Шеннеч – последний
Шрифт:
– Мы не знаем точно. Но соколы – глаза и уши Коринов. И с тех пор, как Корины впервые воспользовались солнечными камнями, у нас не стало надежды на свободу.
То, что таилось в подсознании Тревера с ночных вопросов, вдруг всплыло на поверхность.
– Мысли-волны – вот что это такое! Ну, конечно!
– Он в возбуждении наклонился вперед, и Джин сердито велела ему понизить голос. – Будь я проклят! С тех пор, как солнечные камни были обнаружены, с ними экспериментировали на Земле, но ученые никогда не подозревали о…
– На Земле тоже есть
– Нет. Только те, что привезены с Меркурия. Близость Меркурия к Солнцу, сверхдозы солнечного излучения и перепады жары, холода и давления создали этот особый вид кристаллов. Наверное, поэтому их и назвали солнечными камнями. – Он кивнул. – Да. Вот, значит, как они работают – прямая мысленная связь между Коринами и соколами через камень. Довольно просто. Вставить их в череп, почти в контакт с мозгом,и не нужно никаких сложных машин, приемников и передатчиков, с которыми с давних пор столько путаются лаборатории. Но, признаться, – он вздрогнул, – мне эта идея не нравится; в ней есть что-то отталкивающее.
Хьюго сказал с горечью:
– Когда они были просто людьми, каторжниками, мы могли в один прекрасный день,надеяться побить их, хотя у всех у них было оружие. Но когда они стали Коринами…– Он указал на темные альковы пещер, – это вот единственная свобода, какую мы теперь можем иметь.
Глядя на Хьюго и Джин, Тревер испытывал глубокую жалость к ним и ко всем так далеко залетевшим детям Земли, ставшим теперь преследуемыми рабами, для которых эта каменная нора означала свободу. Он с ненавистью думал о Коринах, охотившихся за ними с жуткими соколами, что были глазами, ушами и оружием для своих хозяев. Хотел бы он всыпать им…
Он резко одернул себя. Излишние эмоции не приведут к добру. Единственное, что его касается, – это взять назад свой солнечный камень и уйти из этого дьявольского кармана. Он потратил полжизни на отыскание этого камня, и не его дело беспокоиться о незнакомцах, отвлекающих его теперь.
Первым делом надо выйти из пещеры. Это нужно сделать ночью. Не будет часовых на выступах скал, потому что соколы в темноте не летают, а Корины без соколов не ходят. Большая часть народа будет занята в эти короткие безопасные часы: женщины собирают съедобный мох и лишайники, а мужчины носят воду из ручья у развилки и охотятся с каменными топорами и грубыми копьями на горных ящериц, цепенеющих ночью от холода и спящих в расщелинах.
Тревер ждал три ночи. На четвертую, когда отряд Сола собирался за водой, он тоже пошел к выходу.
– Я, пожалуй, спущусь к выходу, – сказал он Джин и Хьюго, – я не выходил с тех пор, как очутился здесь.
Они вроде бы ничего не заподозрили. Джин сказала только:
– Держись поближе к ребятам. В скалах легко заблудиться.
Он вышел в темноту следом за отрядом. Дошел с ними до развилки и затем скользнул в сторону среди наваленных камней и медленно и бесшумно пошел вдоль ручья.
Проведя несколько дней в полумраке пещеры, он обнаружил, что света звезд ему достаточно, чтобы различать путь.
Холод усиливался. Скалы, недавно бывшие горячими, теперь покрылись инеем. Тревер дрожал, ругался и ползал, борясь с оцепенением и молясь, чтобы на него не свалился какой-нибудь камень.
Он нашел солнечный камень даже легче, чем если искал бы днем без детектора, потому что увидел во тьме его холодный бледный свет у темного скола скалы.
Он поднял солнечный камень.
Он покачивал его на ладони, гладил его кончиками пальцев. В камне была какая-то холодная отталкивающая красота, сияющая в темноте, – причудливый побочный продукт родовых мук Меркурия, единственный в Солнечной системе. Его радиоактивность была по типу и мощности безвредна для живой ткани, а его удивительная чувствительность позволяла физикам использовать его понемногу в неизвестных областях над первой октавой.
Из чистого любопытства он поднял камень и крепко прижал его ко лбу между бровями. Вряд ли он сработает подобным образом. Наверное, его надо вставлять глубже, в кость. Он работал, о боже, он работал, и что-то схватило обнаженный мозг Тревера и не отпускало.
Тревер закричал. Тонкий слабый звук потерялся в темной пустоте; он сделал вторую попытку, но никакого звука не получилось. Что-то запрещало ему кричать.
Что– то было внутри, перелистывало страницы его мозга, как детскую книжку, и это не было ни соколом, ни Корином, и вообще ни одним человеком или животным, которых Тревер когда-либо знал. Это было что-то спокойное, одинокое и далекое, такое же чужое, как горячие пики, поднимающиеся к звездам, такое же мощное и такое же абсолютно безжалостное.
Тело Тревера конвульсивно дергалось, все физические инстинкты приказывали ему бежать, спасаться, а он не мог. Из его горла вырывался слабый плачущий стон.
Он пытался снять солнечный камень, но это ему запрещалось. За страхом пришла ярость, слепой протест против непристойного вторжения в его личный мозг.
Стон поднялся до кошачьего воя, он громко и совершенно беззвучно прозвучал в узком ущелье. Свободной рукой Тревер вцепился в другую руку, прижавшую к бровям солнечный камень.
И оторвал камень.
Мозг его чуть не разорвался пополам. И вспышка удивления как перед тем, как был нарушен контакт, затем затухающая искра гнева – и больше ничего.
Тревер упал. Он не полностью потерял сознание, но его сильно тошнило и все его кости как бы размякли.
Прошло довольно много времени, прежде чем удалось с трудом встать. Его качало.
В этой проклятой долине было что-то или кто-то, могущее добраться через солнечный камень до человеческого мозга и держать его. Так было сделано с Коринами и соколами, так на минуту было сделано и с ним, и ужас этого чуждого захвата все еще кричал в Тревере.