Шепот страсти
Шрифт:
Она не была готова к тому, что он произнес:
— Тебе нужно принять решение, Лисса, — сказал он. Он резко встал и прошел в другой конец комнаты. Дойдя до двери, он остановился, оглянулся: — Этого больше не должно случиться. Во всяком случае до тех пор, пока ты выполняешь желания Бью.
Мелисса смотрела, как он уходит и уносит с собой ощущение счастья. Сначала она просто невидящим взором смотрела на дверь. Через минуту-две, услышав его шаги внизу, она почувствовала, как горло сжимает судорога — все сильнее и сильнее. И наконец
Она обманывала себя. У них со Слэйдером нет общего будущего. У них есть только общее прошлое.
Пресс довез миссис Бодекер до дома и напомнил о просьбе шерифа никому не говорить о смерти Цисси, чтобы полиция могла сразу же приступить к расследованию, не спугнув преступника. Он направился домой. Неистовство и страстность проповеди, а также смерть Цисси совершенно вымотали его.
Мэнди встретила его у дверей аптеки.
— Я уже собиралась закрывать, — сказала она, впуская его.
Пресс подумал, что синяк у нее на щеке был уже почти не заметен.
На этот раз он не хотел делать вид, что ничего не знает. Теперь, после того как он увидел убитую Цисси. Он должен был что-то сказать. Он протянул руку и слегка коснулся бледного синяка.
— Больно? — В вопросе прозвучала целая гамма обуревающих его чувств.
Она молча покачала головой, широко раскрыв глаза.
— И давно? — спросил он, не отнимая руку.
Она вопросительно посмотрела на него.
— Я все знаю, Мэнди. Ты должна понять, что я все знаю. Такие вещи невозможно скрыть. Во всяком случае, не в таком городке, как наш.
Она беспомощно опустила голову, избегая его взгляда.
Он кончиками пальцев взял ее за подбородок.
— Почему? Почему ты не уйдешь? — Голос его дрогнул, когда он задавал ей этот нелепый вопрос.
— Потому что я его жена, а супружество свято. Джек — мой муж.
— И это дает ему право бить и обижать тебя? — спросил он, с трудом сдерживая свои чувства. — И что же здесь святого? Насколько я понимаю, в аду должно быть отведено специальное место для мужчин, которые издеваются над женщинами и детьми, неспособными за себя постоять.
Пресс, сам того не желая, не помог ей, лишь заставил почувствовать себя еще более несчастной... Он заставил ее открыть глаза на то, чего она не хотела видеть.
— Послушай, ты — католичка, а я — протестант, но я не думаю, что у нас настолько разные боги. Мой Бог не хотел бы, чтобы тебя обижали. Мой Бог — это не Бог Ветхого Завета — злой и мстительный. Мой Бог — это Господь Нового Завета. Это Бог, который любит и прощает.
— Я знаю, — вздохнула Мэнди. — Ты такой добрый, — прошептала она.
— Любовь, Мэнди. Ты хоть имеешь представление, как хороша любовь? — Он простонал это, чувствуя, как прорываются сдерживаемые им чувства. Он протянул к ней руку и притянул
Когда он оторвал свои губы от нее, он увидел глаза, полные недоумения и вины.
Проклятие сорвалось с его губ, и он стал искренне и отчаянно просить у нее прощения.
— Прости, Мэнди. Я... я не имел права поступать так.
Она ничего не ответила, лишь опустила глаза.
— Но черт бы подрал все это, Мэнди. Господь создал нас для любви. Для счастья. Боль... Он не хочет, чтобы люди испытывали боль, поверь мне.
Она взглянула на него, в глазах ее блестели слезы.
— Послушай, Мэнди, — сказал Пресс, протягивая к ней руки ладонями вверх, как будто желая показать ей, что никаких дурных намерений у него нет. — Если ты захочешь уйти от него, я тебе помогу и защищу тебя. Со мной ты будешь в безопасности, если захочешь остаться здесь. Или ты бы могла жить у миссис Бодекер — у нее есть свободная комната. Не надо бояться. В сущности, Джек — трус. Он не станет связываться со мной. Он не станет связываться ни с кем, кто может дать сдачи. Так дай ему сдачи, Мэнди... уйди от него.
— Я не знаю, — сказала Мэнди, стискивая руки. — Мне надо подумать.
Пресс не мог удержаться, чтобы не воспользоваться моментом. Не смог удержаться, чтобы не сказать то, что уже давно было у него на душе.
— Если ты уйдешь от него, сделай это для себя самой. Но когда все будет позади, если только ты захочешь — ты можешь взять меня. Я и душой и сердцем принадлежу тебе, и если я когда-нибудь и трону тебя, то это будет прикосновение нежное и ласковое, полное любви, прикосновение, которое доставит тебе такое наслаждение, о котором ты и не подозреваешь.
Через некоторое время Мэнди вернулась домой. Джек поднялся с кушетки, на которой он спал, и потребовал ужин.
— Ну так ты ходила утром в церковь, помолилась за мою душу? — спросил он.
Мэнди не ответила, не желая глотать наживку.
— Отвечай мне, женщина, когда я с тобой разговариваю.
— Ты со мной не разговариваешь, ты цепляешься ко мне.
— Я делаю то, что хочу, женщина. А что ты собираешься делать? — спросил он угрожающе.
Она ничего ему не ответила, но впервые подумала, что могла бы от него уйти.
— Подойди сюда, Мэнди. Ты разве не собираешься поцеловать меня, как любящая жена? — издевался он. Запах водочного перегара, исходящий от него, вызвал у нее приступ тошноты.
Пошатываясь, он протянул к ней руки.
Нет! Она не хотела, чтобы он прикасался к ней. Только не после того, как она чувствовала ласковые прикосновения Пресса. Одна мысль о том, что муж может коснуться ее, вызвала у нее ощущение, будто она вывалялась в грязи.
— Я сказал, подойди сюда! — заорал Джек, подбоченясь.