Шепот стрекоз (сборник)
Шрифт:
– Только и всего?! – хохотнула Ольга.
– Да, задание непростое. Я сам в тупике. Как это можно сделать, пока не понимаю… Но, думаю, ты справишься. У тебя голова молодая, свежая… И потом, ты у нас гениальная фантазёрка! Это и будет твоим дипломом. Срок защиты, если понадобится, перенесём на осень. Ты согласна, Удальцова?
Но Ольга уже витала в причудливых коридорах своего воображения. Она отрешённо смотрела в окно, за которым, примостившись на узком жестяном карнизе, чистили пёрышки две взъерошенные синицы.
– Оля, прошу тебя не отказываться, – сказал Аполлонский после минутного молчания, впервые
Теперь и он, повернувшись к окну, наблюдал за синицами, продолжавшими с завидным усердием и обстоятельностью приводить себя в порядок.
– Знаешь, хочу тебе признаться, – голос Аполлонского прозвучал с особой проникновенностью. – Меня всегда поражали твои работы и… вдохновляли, да! Каждый раз я собирался забросить всю эту административную канитель, чтобы уехать куда-нибудь… в глубинку и писать, писать!.. Я ведь по первому образованию – живописец…
Неожиданное признание Аполлонского вернуло Ольгу в лоно кабинета. Она услышала в голосе директора растерянность и робкую надежду. И сердце её рванулось ему навстречу. Сейчас она ясно понимала, что им владеет неподдельное желание помочь другому, начинающему, найти свой путь в мире бездорожья и ложных ориентиров.
– Так как, Удальцова, берёшься?
Ольгу вдруг охватил странный трепет. Головой она понимала, что браться за подобную работу да ещё в сжатые сроки – безумие. Однако энергия, жившего в её сердце творца, вдруг дала о себе знать и слегка толканула под бок: «Давай, мол, дерзай! Чего ты теряешь? Не получится, останешься без диплома. Только и всего. Не этого ли ты сама хотела, когда шла сюда утром за документами?»…
2
Когда Ольга пошла в школу, родители приобрели небольшой дачный участок, южнее Москвы, неподалёку от Чехова, что на реке Лопасне. Дачный кооператив располагался на лесной вырубке. В ста шагах от въездных ворот лежал большой чистый пруд. В ближнем лесу водились грибы, ягоды, орехи, а в пруду – караси и ротаны, большеголовые рыбёшки, род бычков. Кусок земли, отведённый под участок, был небольшой, в нём, наверное, не насчитывалось и шести соток, но ухоженный, с опрятным летним домиком на две комнаты, с ажурным крылечком, и крохотной кухонькой, стоящей отдельно в глубине участка.
Больше всех даче радовалась бабушка, папина мама. Утомлённая жизнью в большом городе, она всегда подсознательно рвалась на природу и часто вспоминала о своём деревенском детстве. Тогда ещё полная здоровья и сил, она с невиданным азартом набросилась на грядки и жила на даче добрую половину года, от холодов до холодов. Олины родители наезжали редко и обязательно с друзьями, шумной компанией. В грядках не копались, парников не сооружали. Всем заправляла бабушка. А они большую часть времени проводили на пруду – купались, загорали и возвращались на дачу только для того, чтобы изжарить непременный шашлык из курицы или полужирной свинины с мелкими зеленоватыми луковицами, взращёнными бабушкиными руками, или ухватить с грядки то ягодку, то огурчик, то помидорчик.
Понятно, что на летние каникулы родители сплавляли дочурку на дачу, под бабушкино крыло. Оля не сопротивлялась. Здесь было купание, прогулки по лесу, вечернее сидение у костра. Кто-то из взрослых даже
Летний день на даче всегда начинался с одного и того же. Соседский мальчик Кирилл, с дачи напротив, старше Оли года на три, подходил к Олиной калитке и бросал протяжно в утренний воздух: «О-о-оль!». С периодичностью в пятнадцать-двадцать секунд «зов марала», как окрестил его дедушка Кирилла, повторялся с прежней силой и заученной интонацией, будто записанный на магнитную ленту: «О-о-оль!». И только когда Олина бабушка подходила к калитке и говорила тихо «Кирюша, не кричи, она ещё спит», зов прекращался. А тот, кто издавал его, воинственно воздев удочку кверху, на манер копья, шагал по направлению к пруду. Охотник уходил за добычей.
Ровно через полчаса просыпалась Оля. Теперь она подходила к калитке Кириллова дома и с такой же периодичностью бросала через прозрачный заборчик тоненьким голоском: «Кири-и-илл!». На этот раз отзывался дедушка Кирилла: «Чтоб вас черти защекотали! С самого утра горланят, как на перекличке! Никакого спокою! Нету его! На пруд убёг, рыбу пужать! Догоняй!»
Оля стремительно срывалась с места и бежала по длинной зелёной улице, изредка подскакивая на рассыпанной по дороге щебёнке. «Оля! Оля, куда ты? – кричала вслед бабушка. – А завтракать?!» – «Не хочу!» – отвечала на бегу внучка и мгновенно исчезала из поля зрения.
Но однажды Оля проснулась раньше обычного, чем удивила и обрадовала бабушку. Её чуть раскосые, цвета вишнёвой косточки, глаза смотрели ясно и весело. Ещё не высохла утренняя роса, ещё не смолкли запоздалые петухи, когда она выскочила из дома, босиком и, зачерпнув ладонями из бочки прохладной ночной водицы, рассыпала её над собой сверкающими алмазами и принялась с визгом скакать по дорожке. Глядя на её худенькое стройное тельце, бабушка блаженно улыбалась и приговаривала: «Вот ведь бесёнок!» – «Бабушка! – кричала внучка звонко. – Бабушка!» – «Чего тебе, Оля?» – «Ничего, просто так!» – отвечала она, заходясь в искрящемся смехе.
А потом совершался утренний ритуал причёсывания.
– Стой, не вертись, красавица! – восклицала бабушка, заплетая внучке тёмную, лоснящуюся на солнце, косицу и тут же щекотно шептала ей на ухо: – Ты мне вот что скажи, что это такое?! Я ведь слышу, как вы разговариваете… Через каждое слово – «блин»! Блины на сковороде пекут. Их едят. А превратили в срам какой-то. Боишься лишний раз произнести.
– Ну, бабушка! Все говорят, – отвечала Оля, норовисто зыркая из-под густых ресниц.
– Пусть говорят! А у тебя своя голова. Зачем глупости повторять. Не маленькая. Десять – уже!
– Нет ещё десяти, – уточнила внучка.
– Ну, будет скоро, через какой-нибудь месяцок. Я не об этом, – вздыхала бабушка. – Горе ты моё! Что-то из тебя получится…
Пока бабушка трудилась над Олиной причёской, та беспрестанно поглядывала за калитку.
– Ты куда смотришь? И не думай даже. Родителям что обещала? Ну-ка, вспомни! В день – по десять страничек. А я тебя уже целую неделю за книгу не могу усадить. Пока не прочтёшь… ну да ладно, на первый раз хотя бы три странички, никуда не пущу. Так и знай! А то вырастешь неучем. Что там у тебя по списку?