Шёпот Зуверфов
Шрифт:
– - По рукам. Я перестану над тобой издеваться. Одно условие. Идёт?
– - Какое?
– - Ты кончишь гнуть из себя этакий дубовый дуб, который вот-вот переломится под тяжестью своего эфемерного величия и гипертрофированного эгоизма? Крутой ты или нет -- решать не тебе, верно? Позволь, другие рассудят. А ты расслабься, великан, пока мы выставляем оценки.
– - Сейчас было обидно.
– - Меня все обожают: я не в ладах со своим поганым языком. Ты уж либо привыкай, либо даже не начинай. Зависит только от тебя, сечёшь?
– - Выезжаем через час. Нас ждут несколько заштатных деревень и куча немытых ребятишек, которые так и норовят оторвать от тебя кусочек и утащить в свою хибару. Надеюсь, они не оставят без внимания и твой гадкий бескостный язык.
***
Внедорожник свернул с монастырского тракта и устремился на юго-восток. В маршрутном листе
– - Ты взял воды?
– - она стала шарить по салону в поисках какой-нибудь бутылки, наполненной жидкостью.
– - Зачем? Умирай от жажды, моя ненаглядная.
– - Хмыкнул Атлас, открыл подлокотник и достал оттуда прохладную бутыль.
– - Спасибо.
Она устало отвернула крышку и сделала пару долгих глотков.
– - Меня иногда укачивает. Ничего серьёзного.
– - Ты ж сама вроде как рассекаешь на своём громадном квадроцикле. Странно слышать.
– - Есть разница. Мой "Гарри" оснащён датчиком антиукачивания, к тому же в шлеме установлена система фильтрации воздуха, поэтому я никогда не задыхаюсь. А в этой душной махине мне тошно.
– - Открой окно и все дела, -- посоветовал Атлас и свернул на узкую брусчатку, ведшую к центральной площади Кереза.
– - И жри пылищу, что вздыбливается под колёсами этой дуры, да?
Джулия стукнула ладонью по креслу и уставилась на людей, высыпавших из своих домов. Они вскидывали руки, что-то выкрикивали, улыбались. Крестьяне встречали посланников Асмиллы.
В Керезе и Шамъялте Атлас и Джулия занимались примерно одним и тем же. Сначала Рензо долго разговаривал с местными жителями, потом они ужинали или пили чай в компании значая, самого мудрого и предприимчивого аборигена. А потом Рензо считывал с "ободов" все сны, которые снились послушникам Асмиллы в период, равный двум месяцам. На одно считывание уходило около пяти минут. Рензо проделывал эту операцию сто тысяч раз. Доставал свой квадратный чёрный лакированный футляр -- картридж-считыватель, подсоединял с помощью коротких и тонких проводков его к разъёму "обода" и запускал процесс. Пока Рензо считывал сны, Джулия развлекалась, слушая байки старожилов, играя с местной ребятнёй. Уходя, Рензо обменивался объятиями со всеми, кто в них нуждался, а иногда подбрасывал пару-другую сотен статов, чтобы хватило на сезон дождей. Торговать во время бесконечных ливней становилось затруднительно: машины вязли в грязи по дороге на рынок, покупатели отказывались мокнуть, предпочитая затовариваться овощами и мясом втридорога у больших авторизированных ферм и мясокомбинатов.
Крупные поселения, не выросшие до уровня городов, вмещали в себя по двести-пятьсот жителей, имели в арсенале пакгауз, ратушу, одну не слишком большую продуктовую лавку, в которой, впрочем, можно было запастись всем необходимым. Также в каждом подобном посёлке имелась своя часовня, посвящённая Пятиликой Деве Асмилле. Постройки, в которых переносили свой век местные, поражали своим контрастом. Кто-то отгрохал себе высоченный, в четыре полных этажа, особняк, жил в нём, как сирота-король, бродя по пустым коридорам, в которых не хватало только призраков или порывов сшибающего ветра. Другие, это семьи по пять-шесть человек, ютились в хибарах, сложенных из крупных брёвен, обычно дубовых или сосновых, при этом они содержали хозяйство в хлеву, пару машин для уборки урожая и вообще производили впечатление счастливых людей. Таким зачастую "обод" был ни к чему. Трудяги редко видели сны, а их помыслы в основном не заходили дальше хлопот о скором сезоне дождей или радостных переживаний за взрослую дочь, которая вот-вот станет чьей-то женой. Убранство домов не изобиловало хитростью или каким-то неординарным изыском. Была гостиная, где висела ТВ-панель, несколько комнат-спален, подвал да чердак. В зале, рядом с зеркалами, устанавливали глиняную статуэтку любимой богини. Высокая и статная женщина в голубом платье до самых пят. Её лицо источало мудрость и всепрощение. Молясь, каждый послушник церкви брал статуэтку в ладони и сжимал её, пока речь не затихала. Если молились группой, изваяние Асмиллы доверялось
Последней точкой маршрута была деревня Ваздок, самая мелкая и труднодоступная, находящаяся в густой лесистой местности, рядом с безымянным притоком могучей Илейи.
– - Чудесно, -- улыбнувшись, заговорила Джулия.
– - В каком смысле?
– - Все эти люди. Такие добрые и душевные. И все тебя любят. Атмосфера безграничного уюта и покоя. Словно где-то пару сотен километров назад кончился наш хлипкий, гадкий, прохудившийся мир.
Джулия запрокинула голову и закрыла глаза. Ей понравилось абсолютно всё, что уже произошло за сегодняшний бесконечный день. Она очень давно не общалась с людьми просто так, искренне и открыто.
– - Наверно, я слишком давно на этой работе, -- горестно проговорил Атлас.
– - Что ты имеешь ввиду?
– - Не замечаю всех тех прелестей, о которых ты сейчас говорила, -- хмыкнул Рензо.
– - Возможно, -- пожала плечами Джулия, сделала паузу и снова спросила, -- далеко ещё?
– - Часа полтора, не меньше. Асфальт мокрый, торопиться не будем.
– - Тогда я займусь допросом, что скажешь?
– - Джулия заговорщицки прищурилась и слегка закусила нижнюю губу.
– - Предупреждаю, меня так просто не расколешь, -- улыбнулся Рензо и уставился на подёрнутую туманом дорогу.
– - Начнём. Где ты родился?
– - На дне каньона, -- сухо ответил Атлас.
– - Что это значит?
– - нахмурила брови Фокстрот.
– - То самое. Про Шрам Земли слыхала? Ага.
– - Ничего себе, -- Джулия медлила, она растерялась, -- не врёшь?
Атлас ответил коротким движением головы.
– - Не уверена, что стоит продолжать, -- озадаченно предложила девушка и отвернулась к боковому окну, за которым пролетали мокрые от недавнего дождя сосны и ели, серые нераспаханные поля и мелкие хутора, состоявшие из пары-тройки запущенных, покосившихся изб.
– - Довольно грустная история, -- начал Рензо, перебив мерное гудение двигателя, -- и вряд ли тебе будет интересно. Но, если хочешь, могу рассказать?
Джулия молча кивнула.
– - Двадцать девять лет назад моя мать, илейка и довольно уважаемая в определённых кругах женщина, встретила беглого каторжанина, вырвавшегося из сономитских казематов. Мигрировав в Илейю, он надеялся вкусить раздолья и зашибить лёгкие статы, но вместо этого обзавёлся семьёй. Вот не повезло засранцу, да?
– - усмехнулся Рензо.
– - Через год родился я, помесь сономитского проклятья и илейской безупречности. К сожалению, моё появление было омрачено сопутствующим антуражем. Когда мать носила меня шестимесячного, отца сцапали на махинациях, которые он проворачивал в боях на колитолии. Расследовав подноготную, его сослали на дно каньона, а вместе с ним и нас. Эти гады из особого отдела даже не удосужились позаботиться о беременной, зная, что она вынашивает такого ублюдка, как я. Однако мой отец бежал, бросив нас. Разумеется, никто не стал менять приговор, и мою беременную мать бросили в кромешную тьму.
Рензо замолк и оторвался от дороги буквально на секунду. Джулия изучала его, перебрасывая взгляд с одной детали на другую. Вместе с тем была заинтригована и, будто бы, заново знакомилась с человеком, который как-то внезапно возник в её бесцельном существовании.
– - Продолжай, -- мягко попросила она, заметив нерешительность Рензо, -- я внимательно слушаю.
– - Исполнилось пять лет. Отлично помню глиняную куклу, которую для меня слепил один старикан. Правда, его самого вспомнить не могу. Лицо будто размывается, превращаясь в потревоженную ветром гладь лужи, или что-то вроде того. А у матери прекрасные скулы. Почему-то именно они, отточенные и заострённые, врезались в мою память. Несмотря на нищету и грязь, в которой живут на дне, от мамы всегда приятно пахло. Кардамоном и мятой. Знаешь, -- Атлас снова скривился в горькой ухмылке, -- с тех пор мне кажется, что так и должна пахнуть сильная, красивая женщина. Впрочем, ничего подобного я больше нигде не встречал, -- он, как будто выдохнул, поёрзал в кресле, сбавил скорость и остановился. Впереди скопилось несколько легковых машин и один неповоротливый фургон, заполненный детьми. Они резвились, совались в открытые окна и показывали языки всем подряд. Затор образовался из-за перегона скота. Пастух опоздал до сумерек и теперь торопился вернуться в хлев до наступления беспроглядной темноты.