Шепот
Шрифт:
Да, очень плохо, что эта ловкая девочка сыграла с нами такую плохую шутку.
– Это все пустые рассуждения, – сказала Линн, – потому что без денег ты не сможешь попасть в Тулейн или куда-нибудь еще. – При этом ее голос слегка дрогнул от сдерживаемого рыдания. – Так что и колледж, и медицинский факультет для тебя теперь недостижимы.
– А ты не хочешь дать мне денег, мама?
– Денег? А у меня их нет.
– Да, он действительно это сделал, – произнесла Эмили, одновременно спрашивая и констатируя факт.
– Ты знаешь, что это так.
– Ты дашь мне денег, мама,
– Я тебе только что сказала, у меня их нет. У меня и цента собственного нет.
– Ни цента? Ничего! – удивленно повторила Эмили.
– А у меня никогда их и не было. Твой отец дает все, что мне необходимо, или что я хочу.
Эмили обдумывала ее слова. И Линн, которая слишком хорошо умела различать малейшие нюансы выражения лица своей дочери, безошибочно уловила презрение и почувствовала себя униженной.
Может быть, тетя Хелен? По крайней мере, на первый семестр.
– Не говори глупости. Тетя Хелен не может этого себе позволить.
Это было неправдой. Последнее время у Дарвина дела шли хорошо, настолько хорошо, что они купили более просторный дом в более зажиточном предместье города. Но она не собирается выставлять свое грязное белье напоказ.
– Если бы у меня были деньги на первый семестр, я уверена, что смогла бы получить студенческий заем. И найду работу. Я согласна на любую работу, которую смогу найти.
– Не так-то легко получить заем. Когда они узнают о положении и доходах твоего отца, ты никогда его не получишь.
– Ох, мама, что же мне делать?
– Если бы я была на твоем месте, я бы снова согласилась на Йейль и была бы благодарна.
– Но видишь ли – я не могу! Уже слишком поздно. Они уже отдали мое место кому-то из списка ожидающих.
Глупая, глупая девочка… Это сокрушительное разочарование, это несчастье сделали Линн жестокой.
– Итак, ты сожгла мосты, так что, я полагаю, это конец всего.
Эмили встала.
– Значит, ты ничего не можешь мне сказать.
– Что я могу тебе сказать? За исключением того, – добавила она, понимая, что это жестоко с ее стороны, – что сейчас я собираюсь навестить умирающую женщину. Если хочешь, можешь пойти со мной.
– Нет, я поднимаюсь к себе наверх.
Линн сидела, закрыв лицо руками. Она сердилась на Эмили, и в то же время чувствовала горе своей дочери настолько сильно, словно она испытывала физические страдания. Я думаю, размышляла она, я смогла бы приползти на животе к Хелен. Мне придется вынести ее саркастические вопросы: «Что я слышу? Роберт отказывается?» А что, если Хелен откажет? Она должна думать об образовании своих собственных детей; один из ее сыновей перешел в последний класс. Без сомнения, новый дом заложен; не может быть, чтобы Дарвин слишком много зарабатывал… Ее мысли прояснились. Может быть, если только убедить Роберта, что она поедет не туда, куда едет этот мальчик, он заплатит за обучение в каком-нибудь другом месте. Но нет, он не станет платить; он привык к мысли, что его одаренная дочь будет учиться в Йейле. Роберт никогда не менял своих решений.
Она встала из-за стола и подошла к окну. Во дворе ходила Юдора и пела, вешая белье на веревку.
Обстановка в доме не была благотворной. Стоя внизу лестницы, она могла видеть закрытую дверь комнаты Эмили и представить себе, что за закрытой дверью Эмили лежит лицом вниз на кровати в полном отчаянии. Половиной своей души она жаждала подняться наверх и утешить ее, погладить по вздрагивающим плечам. Слабое утешение! – кричала в ней другая половина, охваченная гневом.
Она схватила свои ключи от машины и направилась в сторону клиники. В зеркале заднего вида она репетировала бесстрастное выражение лица – только с таким лицом можно находиться у постели умирающего, – конечно же, никаких слез и никакой торжественной серьезности.
И все же ее решимость ей изменила. В этот день Джози на короткое время была в сознании. Брюс рассказывал ей что-то о новой кошке, когда вошла Линн.
– Я разозлилась на себя, – начала она с порога. – Чертовски жарко, и я приготовила для тебя шербет из свежей малины. Он даже на вид холодный, и я думаю, он бы тебе понравился, но я уехала и забыла его. Моя голова… – И она стукнула себя рукой по голове.
Джози смотрела на нее вопросительно.
– Итак? В чем дело? Ты никогда ничего не забываешь, особенно того, что связано со мной! Что такое?
– О, правда, ничего особенного.
Но она была переполнена; трудно было сдерживать свое огорчение.
– Скажи нам, – попросила Джози.
И Линн рассказала. Когда она кончила свой рассказ, Брюс и Джози были мрачны.
– В ней есть упорство, это хорошо, – сказала Джози. – Это достойно восхищения.
Линн вздохнула:
– В этом она похожа на Роберта.
– Нет, – поправила ее Джози, – похожа сама на себя.
Было ясно, что ей не хотелось, чтобы Эмили была похожа на Роберта. А теперь Линн придется его защищать.
– Эмили ввела нас в заблуждение относительно того, что у нее все кончено с Харрисом. Она лгала нам.
– Я не припомню, чтобы она когда-нибудь говорила, что у нее «все кончено» с Харрисом, – спокойно заметил Брюс. – Она сказала, что не будет с ним встречаться весь год, и она так и поступила.
– Тогда это ложь по умолчанию, не правда ли?
– Если бы ты была на год старше, чем Эмили теперь, и кто-нибудь велел бы тебе держаться подальше от Роберта следующие четыре года, и, вероятно, ты бы его из-за этого потеряла, что, ты бы послушалась? – спросил Брюс.
При этих словах она опустила свой взгляд.
– Нет, – сказала она, а затем, придя в себя, возразила: – но это совсем другое дело. Роберт был старше. Он был мужчиной.
– Ерунда, – сказала Джози. Голос ее был усталым, но это слово она произнесла решительно. – Ерунда. – Она приподнялась на подушках. – Если я когда-нибудь и видела настоящего мужчину, то я его видела в молодом Харрисе.