Шерлок Холмс и Дело о крысе
Шрифт:
— Вот только без всяких глупых проявлений отваги, — сказал он.
Я заглянул ему в глаза. Зрачки мутные, расширенные. То не было лицо сыщика Шерлока Холмса, живое и насторожённое; то было лицо Холмса-наркомана. Я увидел на нём мечтательное, отрешённое выражение, которое наблюдал, когда, борясь со скукой и бездействием, он искал спасения в кокаине. Вот только имелось одно серьёзное отличие. Я ещё никогда не наблюдал у своего друга в такие моменты ни агрессии, ни помрачения рассудка. Он делался сонным, медлительным, порой — говорливым, но всегда сохранял добродушие. А на сей раз в поведении его угадывалось нечто необычное
— О чём вы думаете, Уотсон? — поинтересовался он.
— Обычно вы сами мне об этом говорите. О чём я думаю, нет нужды объяснять, — ответил я, стараясь казаться беспечным. Надо подольше поиграть в эту странную шараду, понял я, чтобы уразуметь, что же на самом деле происходит, и отыскать способ вернуть друга к реальности.
Он беспощадно усмехнулся.
— Вы думаете, что я не в себе, что мне нужно как следует отдохнуть, чтобы вернуться к нормальному состоянию, так?
— В таком роде.
— Так вот, вы не правы, доктор. Как раз это и есть моё истинное лицо. Я долго блуждал во тьме и наконец прозрел.
— Понятно. То есть вы ввязались в эту дьявольскую историю с крысами и решили перейти на сторону противника.
Холмс издал дребезжащий смех.
— Да, уж вы-то умеете описывать события с чувством и выражением. Хотя, по сути, вы правы.
При этих словах сердце моё упало. Как, каким образом произошла эта перемена в поведении, да и в самой природе моего друга, было непостижимо, я лишь догадывался, что здесь так или иначе замешаны наркотики, но сильнее всего меня испугало то, насколько легко наш противник добился успеха. Я стал обдумывать, что будет, если Шерлок Холмс поставит свой талант на службу злу и превратится в моего врага.
Тут экипаж дёрнулся и остановился. Холмс приподнял штору, опустил окно, выглянул наружу.
— Ага, вот мы и приехали.
Я заметил, что уже смеркается, — выходит, я оставался в забытьи часов пять или больше. Мне послышалось, что снаружи раскрылись большие железные ворота, экипаж снова тронулся. Мы миновали большой каменный столб и въехали, как мне казалось, на широкую подъездную дорогу, после этого окно было поднято, а шторы опущены.
— Не напрягайте попусту глаза, Уотсон. Я вам и так скажу, где мы. Мы только что въехали в парк Кресент-лодж, дома моей новой приятельницы.
Через несколько секунд карета остановилась. На сей раз Холмс распахнул дверцу и повёл дулом револьвера, приказывая мне выйти. Я повиновался, он последовал за мной. Я оказался перед великолепным старинным домом, чей сложенный из светлого камня фасад местами был затемнён плющом, свисавшим странным, болезненным образом. Четыре обелиска в стиле Палладио высились, точно стражи, по сторонам каменной лестницы, которая вела к приоткрытой входной двери. В дверном проёме, выделяясь чётким силуэтом на фоне яркого света, лившегося из вестибюля, стоял высокий, статный мужчина. Мне показалось, что я признал его даже в вечернем полумраке. Он спустился по ступеням поприветствовать нас.
— Дорогой мой Холмс! — воскликнул он с энтузиазмом. — Как я рад вас видеть! Смотрю, вы явились с подарком. — Он кивнул в моём направлении.
Да, он действительно был мне знаком. Это был Джосайя Бартон.
Холмс шагнул вперёд и пожал ему руку.
— Дурака, который не в состоянии вовремя отойти в сторону, лучше вывести из игры.
— Ну разумеется. Вы поступили совершенно правильно.
Холмс ткнул мне в спину дулом пистолета и тем самым заставил подняться по ступеням в дом, а потом массивные двери Кресент-лодж с громким стуком захлопнулись у меня за спиной. Мы оказались в просторном вестибюле, освещённом единственной, но очень яркой люстрой. Слева от нас по спирали уходила вверх мраморная лестница — она вела на верхние этажи дома; а справа тянулся длинный коридор, тускло освещённый — он уводил во внутренние помещения. Попросив нас подождать, Бартон исчез в этом длинном коридоре — ещё до того, как он полностью скрылся из виду, фигура его слилась с тенями.
— Холмс, я вас прошу, — прошептал я, оборачиваясь к другу, — если это часть вашего плана проникновения в логово врага, посвятите меня в него, ради Бога.
Черты Холмса просветлели, он нагнулся к моему уху:
— Аккуратнее, старина. Одно необдуманное движение — и я вас пристрелю.
Я резко развернулся к нему лицом, и он вновь приставил револьвер к моей груди. В глазах его не оказалось ничего, кроме ледяной пустоты. Никогда в жизни мне ещё не было так скверно.
Бартон возвратился, сияя.
— Баронесса примет вас прямо сейчас, — сообщил он.
Меня повели по коридору в дальние комнаты, и скоро мы оказались в роскошной, жарко натопленной оранжерее. Едва мы с Холмсом вошли туда, Бартон удалился, прикрыв за собой дверь. Помещение заполняли огромные веерные пальмы и экзотические растения, усеянные красочными цветами. Всё это один в один напоминало искусственные джунгли. В тёплом и влажном воздухе порхали разноцветные бабочки, а слева от двери негромко журчал фонтан; в самом центре оранжереи, на бамбуковой кушетке, усыпанной подушками, полулежала женщина. Одета она была в длинную чёрную хламиду и, когда мы вошли, читала сквозь лорнет какой-то документ — в руках у неё была целая кипа бумаг. Она подняла глаза, по лицу скользнула быстрая полуулыбка. Когда она опустила лорнет, я увидел, что она хороша собой, белокожа, с высокими скулами и тёмными кошачьими глазами. Да и вообще, как внешностью, так и движениями эта женщина напоминала кошку.
— А, Шерлок, ты привёз своего друга! — По-английски она говорила с акцентом, хотя, с каким именно, я уловить не смог.
Она отложила бумаги в сторону и, согнув длинный указательный палец, поманила нас ближе. Холмс, всё ещё державший в руке револьвер, ткнул меня в спину, заставляя придвинуться.
Да, она была воистину великолепна. Блестящие, чёрные как вороново крыло волосы обрамляли лицо с чертами пусть и неправильными, но при этом гипнотически прекрасными и странно жестокими. Она протянула мне руку.
— Как я рада, что вы удостоили нас своим посещением, доктор Уотсон.
— У меня не было особого выбора, — отвечал я отрывисто, не пожимая руки. — Не потрудитесь ли вы объяснить, что за шарады здесь разыгрывают и почему мой друг ведёт себя так, будто стал другим?
В ответ она не то усмехнулась, не то мурлыкнула, прикрыв при этом глаза, а потом вновь распахнула их и бросила на меня выразительный взгляд.
— Будто стал другим, — повторила она негромко, на губах всё играла улыбка. — Что вы имеете в виду? — Она откинулась на кушетке, глядя на меня как на нечто забавное. — По-вашему, ваш друг переменился? Вот ведь странно.