Шерлок Холмс против Марса
Шрифт:
Хватило и полутора дней, чтобы печальная история — включая смерть сестры сэра Роберта и его попытки спрятать тело — выплыла на свет [8] . Рослый и сварливый спортсмен дрожащим голосом давал объяснения и молил о снисхождении. Холмс холодно рекомендовал ему сообщить о случившемся полиции и надеяться на понимание властей.
Уотсон с беспокойством осведомился, сможет ли превосходный жеребец сэра Роберта, Принц Шоскомба, все же участвовать 21 мая в Дерби, расцвел и по дороге назад в Лондон сообщил Холмсу, что намеревается лично присутствовать
8
Доктор Уотсон изложил эту историю в рассказе «Загадка поместья „Старый Шоскомб“».
Вечером, когда Холмс был у себя, вошла Марта.
— Ты один, дорогой? — прошептала она.
— Уотсон уехал к своему старинному приятелю Стэмфорду.
Она села напротив. На ее нежном лице было написано беспокойство.
— Дорогой мой, я вижу, что-то тебя тяготит. Это связано с каким-то делом, которое ты расследуешь?
— Случай самый необычный, Марта. Как всегда, ты прекрасно понимаешь меня без всяких слов.
— Никогда еще не видела, чтобы ты так погружался в дело, забывая обо все остальном. Конечно, я не стану просить тебя рассказывать…
— И это, любовь моя, всего только одна из тысяч твоих очаровательных черт. Скажем так, нынешний случай связан с событиями, которые происходят на большом расстоянии от нас.
Холмс старался говорить беззаботно и весело, но ее глаза расширились — явный признак того, что Марта не на шутку разволновалась.
— Я никогда не вмешивалась в твои занятия, — сказала она. — Позволь мне только спросить: уж не собрался ли ты в дальнее путешествие?
Холмс с улыбкой покачал головой.
— Нет, рискну предположить, что все наблюдения я смогу провести здесь, в Лондоне. Когда мне приходится бывать вдали от тебя, я всегда чувствую себя несчастным.
— И я, — она завладела его рукой. — Ты никогда раньше не говорил с таким чувством. Мой дорогой, люди почему- то считают, что с возрастом любовь слабеет, но наша горяча и постоянна, как никогда.
— Такой она останется всегда, — заверил ее Холмс. — Мы вовсе не стары, мы в самом расцвете сил. Мне сорок восемь, я старше тебя и на несколько лет моложе Уотсона — но старина Уотсон говорит, что в и сорок многие из самых сильных и атлетически сложенных мужчин уступают мне в быстроте и выносливости.
— Стало быть, ты согласен с медицинским заключением доктора Уотсона?
— Безусловно.
Он встал, и они обменялись нежным поцелуем.
— А теперь, — сказал Холмс, — разреши сообщить, что на прошлой неделе мне удалось разыскать бутылку отличного бургундского — прямо напротив, у Доламора. Предлагаю распить ее вместе и обещаю забыть на время о том необычном случае.
Несколько дней прошло в нелегких переговорах с чиновниками из Скотланд-Ярда, а также кредиторами и поверенными сэра Роберта Норбертона. Холмс настойчиво советовал кредиторам и полиции проявить сострадание к отчаявшемуся спортсмену. Прекрасный жеребец сэра Роберта, уверял Холмс, наверняка победит на скачках и принесет своему хозяину достаточно денег, чтобы тот смог расплатиться со своими огромными долгами. В конце концов это здравое мнение возобладало, на предложенных Холмсом условиях вопрос
— Еще один из ваших лестных отчетов о моих расследованиях? — спросил Холмс.
— Два-три примечания к записям по делу о поместье Старый Шоскомб и некоторые выписки по профессии, — ответил Уотсон. — Меня попросили провести семинар по тропическим болезням в Лондонском университете.
— Уверен, вы сделаете это блестяще.
Холмс потянулся было к томику Мопассана, но вместо этого взял свежий журнал. Он лениво листал страницы, как вдруг взгляд его упал на заголовок «Хрустальное яйцо».
Холмс со жгучим интересом принялся за чтение.
С год тому назад близ Севендайэлса еще можно было видеть маленькую закопченную лавку, на вывеске которой поблекшими желтыми буквами было написано: «К. Кэйв, естествоиспытатель и продавец редкостей»… [9]
— Менее года тому назад, пожалуй, — подумал Холмс вслух.
— Что вы сказали? — переспросил Уотсон, подняв голову от стола.
— Я читаю рассказ мистера Г. Дж. Уэллса.
9
Г. Уэллс, «Хрустальное яйцо» (пер. Н. Волжиной).
— Ах, Уэллс, — повторил Уотсон с ноткой презрения в голосе. — Писака, торгующий сенсациями, с подозрительно революционными взглядами.
Холмс улыбнулся.
— Вы недолюбливаете его точно так же, как Мопассана.
— Ни в коем случае, — решительно покачал головой Уотсон. — Я уже говорил вам, что личная жизнь Мопассана достойна всяческого сожаления. Уэллс позволяет себе открыто осуждать нашу цивилизацию и наше правительство. О его личной жизни я ничего не знаю. Вероятно, лучше будет не расследовать эту область жизнедеятельности мистера Уэллса.
— Не расследовать? — повторил Холмс, улыбаясь еще шире. — Человек моей профессии не может слышать такое спокойно. Что ж, не буду вас больше отвлекать.
Уотсон вновь заскрипел пером. Холмс углубился в чтение «Хрустального яйца». Уэллс, показалось ему, задался целью представить публике художественное произведение; в то же время, в рассказе мелькали упоминания о Кэйве и Уэйсе, говорилось и «высоком смуглом человеке в сером костюме», который исчез с кристаллом. Было понятно, что ни Темплтон, ни Хадсон не осмелились назвать имя Холмса.
Несколько дней Холмс неотрывно размышлял о кристалле. Ему не хотелось тревожить Челленджера дальнейшими расспросами. Вероятно, изучение кристалла за последние месяцы не продвинулось ни на йоту, если только марсиане не ответили на сигналы. Холмс предполагал, что понимание Марса как всего лишь более развитой по сравнению с человечеством культуры — подобной европейскому городу в сравнении с деревней дикарей — может оказаться не в меру оптимистичным; предположение это в свое время привело профессора Челленджера в ярость. Но Холмс все сильнее укреплялся в мысли, что человечество являлось расой существ, которые стояли на низшей ступени эволюции и далеко отстали от марсиан в своем развитии.