Шерлок Холмс в Америке
Шрифт:
– Итак, камень подлинный. Вы убедили меня, сэр! Вы настоящий гений, что увидели это, как есть гений! Думаю, именно поэтому вам хватило мозгов попытаться купить его у этого придурка Вальгрена.
Ларссон с жаром закивал и потянулся к своей бутылке:
– Разумеется, я заключил сделку, но она мне вышла боком. Чертов фермер! Подписал бумагу, а потом отказался, сукин сын! А теперь камень пропал. Он спрятан где-то на его вшивой ферме. Готов поспорить!
Холмс участливо кивнул:
– Люди вообще дурны по своей природе, мой друг, вот как я скажу. Честный человек вроде вас заключил честную сделку, а что получил в итоге?
– Точно, – сказал Ларссон, заглатывая очередную стопку. – Но я бы хотел найти чертов камень, а иначе не видать нам наших денежек.
Холмс долго и печально тряс головой.
– Не видать, – повторил он несколько раз. – Вы правы, Магнус. Оскар не заплатит, если у вас не будет камня.
– Нет, вы не понимаете, – ответил Ларссон, притянув к себе Холмса и положив обе руки ему на плечи, словно обращался к самому лучшему другу в мире. – Есть и другой король. В Чикаго. Спичечный король. У него полно деньжищ. И он хочет заполучить камень.
– Тогда давайте выпьем за спичечного короля, – предложил Холмс, выскальзывая из объятий Ларссона, а потом шатающейся походкой проследовал к бару, где налил себе еще одну стопку, расплескав половину, и дрожащим голосом сказал: – За спичечного короля, за мистера… – Внезапно его пьяная физиономия вытянулась в замешательстве; Холмс замолчал, видимо пытаясь выудить нужное имя из затуманенной алкоголем памяти, а потом пробормотал: – Магнус, старина, а как звать этого спичечного короля, а?
Но Ларссон, раскачивающийся, словно огромное дерево на ветру, казалось, не слышал вопроса. Вместо этого он сильно стукнул Холмса по спине и внезапно сказал:
– Женщина – вот кто мне нужен. Да, и я знаю одну подходящую. Вы ее видели.
– Да, – громко ответил Холмс. – Я ее много раз видел. Да, разумеется, я ее видел.
Мой друг облокотился на стойку, и мне на мгновение показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Однако, хотя поезд его мыслей был на грани крушения, великий сыщик как-то смог поднять голову и произнести:
– Я ее видел много раз. Как ее зовут, о ком речь-то?
– Мэри Комсток, о ком же еще? – Ларссон широко осклабился, как сатир. – Эта такая женщина, что мужчина может потеряться, но я не против подобного путешествия. Она может такое творить, что…
Эти слова стали последними для Ларссона в тот вечер. Он обернулся к толпе, причем глаза его были столь неподвижными и остекленевшими, что я засомневался, видит ли он что-то вообще. Потом писатель внезапно начал сползать на пол, а затем рухнул и больше не двигался.
Холмс, выглядевший ничуть не лучше, чем поверженный соперник, посмотрел на толпу, не верившую своим глазам, и хихикнул:
– Ну, думаю, победа останется за мной.
Рафферти тут же взял ситуацию под свой контроль:
– Мистер Смит, будьте любезны осмотреть мистера Ларссона, все ли с ним в порядке. А потом нам лучше сразу же уйти.
Я склонился над шведом. Дыхание, как и следовало ожидать после такого количества алкоголя, было поверхностным и затрудненным, но пульс оставался нормальным, поэтому я счел, что ему ничто не угрожает.
– Ему нужно проспаться, – сказал я Рафферти, – и, думаю, завтра утром его замучает ужасная головная боль.
– Хорошо, тогда давайте попрощаемся с этим гостеприимным заведением.
Мы взяли Холмса под руки и вытащили из таверны, а он тем временем начал распевать старинную английскую застольную песню, слова которой мне стыдно повторить.
Глава восьмая
Говорят, он самый богатый швед в Америке
Холмс продолжал горланить свою непристойную песню, пока таверна «Маджестик» не осталась далеко позади. Я мог лишь догадываться, какой шум он устроит в отеле. Однако, едва мы свернули на Бродвей, как называлась главная улица Александрии, Рафферти оглянулся, а потом внезапно отпустил Холмса со словами:
– Ну все, нас не видно.
К моему удивлению, Холмс тут же прекратил свой кошачий концерт, решительно высвободившись из моих рук, а потом сказал совершенно нормальным голосом:
– Мой дорогой Уотсон, как вам наш маленький спектакль? Что думаете?
На самом деле я ничего не мог думать, поскольку пришел в волнение от такого быстрого и неожиданного возвращения Холмса в трезвое состояние.
– Я… рад видеть, что вы… хорошо себя чувствуете, – запинаясь, промямлил я. – Но, ради всего святого, как вы смогли столько выпить и все еще… – Я подыскивал подходящее слово, которое тут же подсказал мне Рафферти, разразившись смехом:
– Стоять? Это вы пытаетесь сказать, доктор?
– Ну да.
Холмс, которого происходящее, видимо, забавляло не меньше, хлопнул меня по спине со словами:
– Это розыгрыш, старина, всего лишь любезность со стороны нашего дорогого друга мистера Рафферти.
Шэд, который согнулся пополам и сотрясался от такого сильного смеха, что я боялся, как бы он не нажил себе грыжу, наконец распрямился и в качестве объяснения извлек здоровенную бутылку из недр своего просторного плаща:
– Теперь вы понимаете, почему я не стал раздеваться в стенах этого замечательного заведения, хотя внутри и было жарко, как в аду. Это та самая бутылка аквавита – на мой вкус, отвратительного и безвкусного пойла, – которую бармен принес мистеру Холмсу. А теперь посмотрите, доктор, и скажите, что вы видите.
Мы стояли рядом с уличным фонарем, и в его мягком свете я отчетливо видел, что бутылка полнехонька.
– Вы подменили бутылки! – догадался я. – Но?..
– …как я это сделал? – перебил Рафферти, подхватывая мою мысль. – Это было довольно просто. Понимаете, среди многих способностей, которые я приобрел, двигаясь по извилистой дороге жизни, присутствует и ловкость рук. Я научился подобным фокусам в Виргинии у карточного шулера по имени Эдгар Вальдез. У него были такие проворные пальцы, что он мог бы запросто украсть исподнее у детектива в штатском и тот ничего и не заметил бы, это факт! Беднягу Эдгара в итоге застрелили, как это часто бывает с шулерами, но он научил меня паре трюков, до того как его отвезли в деревянном ящике на кладбище в Бут-Хилл [16] . Ну что? Складывается картинка, доктор?
16
Знаменитое кладбище в Аризоне, где находили последний приют преступники и люди, погибшие насильственной смертью и не опознанные родственниками.