Шесть черных свечей

Диллон Дес

Девочки поинтересовались, не хочет ли Кэролайн наложить проклятие Шести Черных Свечей на Стейси Грейси. Кэролайн была против. Свои проблемы по жизни она предпочитала решать сама, не прибегая к колдовству. Да и вообще ее никогда особо не тянуло к проклятиям. Она в колдовство так до конца и не поверила. В отличие от Донны, которая верила в магию безоглядно. К тому же Кэролайн всегда была самая чувствительная из сестричек. А если хотя бы одна сестра не согласна, проклятие Шести Черных Свечей не проходит. Всякие мелкие заклятия исполнились бы и так, но только не Шесть Черных Свечей.

Шли недели. Кэролайн держала руку на

пульсе и бывала в конторе Кеннеди чуть не каждый день. Недели становились месяцами, и Кэролайн казалось, что она справится: ведь суета блокирует эмоции на какое-то время. На самом-то деле все обстояло хуже некуда. Оказалось, что Бобби не платил по закладной, предпочитая тратить весь свой заработок на Стейси Грейси. Он всюду ее с собой таскал. Они и в Блэкпул на Съезд продавцов отделов мясопродуктов поехали вместе, но не появились ни на одном заседании, ни на одном семинаре. Зато невесть сколько денег было просажено за неделю на выпивку, наркотики и рестораны.

В общем, для Бобби настала пора складывать стопочкой извещения о просроченных платежах, так что — насколько могла судить Кэролайн — все было просто расчудесно. Теперь Кэролайн позарез требовалось десять тонн денег на хозяйство. Пять — заплатить по долгам и счетам, еще пять — на жизнь, пока не найдет работу.

Бобби был влюблен, а доить людей досуха следует, когда все, что им нужно, — это воздух, которым дышишь, и человек, которого любишь. Кэролайн постаралась напомнить о себе, пока воздух еще был свеж и Бобби еще был далек от отстаивания своих прав. Он согласился выдать ей эти десять кусков. Вот и все, что он сделал, — согласился. Всякий раз, когда Кэролайн ему звонила, Бобби обещал заплатить на следующей неделе. А срок истекал уже через месяц, и, если не заплатить по счетам, банк заберет квартиру. Так что Кэролайн попала, и неслабо.

Кое-что про Кэролайн

Ну что вам рассказать про Кэролайн? Она старшая. Ей сорок, у нее черные волосы, зеленовато-голубые глаза и приятная внешность. Однако прошедшие денечки не миновали для нее совсем уж бесследно: щеки сделались немножко впалыми, а глаза слегка ввалились. Если вы с ней незнакомы, то издали могли бы принять ее за наркоманку. Она ирландская штучка, и ей на такие вещи плевать. Правда, сама она считает себя шотландкой, хотя и понимает по-гэльски совсем немного. Когда она была ребенком, Старая Мэри и матушка говорили между собой по-гэльски, и Кэролайн нахваталась от них слов.

Ее основным занятием после того, как Бобби навострил лыжи, стало пребывание в нерешительности. Это проявляется, например, в том, что она подходит к телевизору, останавливается в недоумении, включить его или нет, а затем возвращается на свое место. Одевается она теперь как попало, а раньше была модницей. Во всем этом только одна хорошая сторона: из-за переживаний она потеряла килограммов семь, и теперь фигура у нее прекрасная, как в двадцать лет. Если бы не лицо, она была бы прямо старлетка. Пара недель на Тенерифе, несколько масочек из сливок, — и она будет хоть куда.

Что касается теперешнего психологического состояния Кэролайн… ну что тут скажешь! То ее кинет в одну сторону, и она действует заодно с сестрами, то бросит в другую, и тогда Кэролайн предпочитает скорбное одиночество. Сегодня она за проклятие. Завтра — против проклятия. Порой она верит, что все эти ведьмовские дела действуют. Порой —

нет. И так по кругу. Ее эмоциям не на что опереться. Хуже всего сейчас то, что она позволяет другим решать за себя. Пока Бобби не сбежал, это было невозможно в принципе. Из всех нас Кэролайн была самая сильная. А теперь она отдалась на милость своих сестер и стала игрушкой их прихотей и самолюбия.

Сестрицы не догадываются, но в глубине души Кэролайн верит, что Бобби вернется и все пойдет по-старому. Надо отдать должное ее проницательности: так обычно и бывает. Сам миллион раз видел. Вся эта лабуда тянется с годик, а потом бес перестает толкать мужика в ребро и тот возвращается к привычным домашним удобствам. К тостам с сыром и возможности пернуть без оглядки на других. Правда, сперва жена постарается ему отомстить чем-нибудь.

Кэролайн как-то упомянула об этом. Дескать, пора прощупать грунт. Если, мол, Бобби вернется, то все еще можно наладить. Во как! Девочки так на нее и набросились. Только Энджи держалась в сторонке.

— Если даже он вернется, Кэролайн, ты возненавидишь его, вот что. Он тебе будет противен до мозга костей. Такое мое мнение, — заявила Джедди.

Остальные высказались в том же духе.

Матушка иногда рассказывает замечательную историю про то, как она рожала Кэролайн и все шло наперекосяк. Матушка с папой жили тогда в крохотной комнатке у Старой Мэри. Матушке было девятнадцать. В этот самый день Бадди Холли разбился в авиакатастрофе. Его самолет попал в снежную бурю над Клир-Лейк, штат Айова. По радио название местности звучало красиво. Прямо шикарно для места смерти. Было это второго февраля. Я это четко знаю, потому что день рождения у нашей Кэролайн третьего. Радио только и делало, что крутило «Пегги Сью», и «Так приходит настоящая любовь», и «Настанет день». Полдня матушка смотрела на теплые отблески ламп на белой грязной стене и мечтала о своем собственном доме. О том, как будет светиться ее собственный приемник. О том, как она и Пэт (так зовут нашего папу) уютно устроятся на диване у кроватки спящего малыша. У кроватки, а не у выдвижного ящика.

Матушка ждала, когда же придет боль, но пока все было спокойно. Никаких перемен в ее состоянии не произошло и к ужину. Старая Мэри и две ее сестры, Лиззи и Сара, то и дело спрашивали матушку, все ли с ней ладно.

У Старой Мэри было шесть сестер. То есть всего их было семеро, и дочек у Старой Мэри было семеро. Говорят, матушка Старой Мэри тоже была одной из семерых, но тут уже ничего не узнаешь наверняка, семья распалась, когда многие ирландцы бежали в Шотландию и в Америку. После ужина матушка, как всегда, легла на кровать в крохотной комнатке. За ней отправился и Пэт. Казалось, он волнуется больше, чем она сама. Ей же было нехорошо. Обычно она задремывала после ужина, а тут сон не приходил. Сначала ей показалось, что у нее расстройство желудка, и она пожаловалась Пэту:

— Что-то меня тошнит, Пэт, живот крутит. Зря я так наелась за ужином, ой зря.

Пэт скосил на матушку глаза, но головы не повернул. Как лежал, так и лежал. Сердце Христово осеняло их обоих. Казалось, Пэт сейчас пойдет на кухню и позовет Старую Мэри, и тетю Лиззи, и Сару. Но он завис между двумя мирами. Они лежали в молчании целую вечность. Потом пришла боль.

— Пойди на кухню и скажи матери, — сказал папа.

— Да нет, не будь дураком. Это не то. Слишком уж гладко.