Шесть мессий
Шрифт:
— Мистер Штерн, — произнес он официальным тоном, — пожалуйста, примите мои глубочайшие и самые искренние извинения.
Штерн кивнул, стараясь не встречаться с капитаном глазами.
— У вас на борту пять «зайцев». На корабле такого размера десятки мест, где можно спрятаться. Мне нет нужды напоминать вам о том, что необходимо принять все соответствующие меры.
— Нет. Да, конечно. Мы немедленно проведем обыск всего корабля, — ответил Хоффнер, вытирая лоб и пытаясь привести в порядок скачущие мысли, поскольку прежде всего считал себя рассудительным человеком и лишь потом человеком действия.
— Кроме
— Почему?
— Потому что этот человек не священник. Он их главарь. И в это мгновение погас свет.
Сан-Франциско, Калифорния
«Вот уж действительно кухня дьявола».
Канацзучи лежал на кишевшем вшами одеяле поверх деревянного топчана, право занимать который приобрел за немыслимую сумму в два пенни за ночь. Постели двадцати остальных бродяг заполняли помещение в пятнадцать квадратных футов, одно из четырех столь же переполненных, в ночлежке на третьем этаже пятиэтажного доходного дома посреди Танжэньбу, района Сан-Франциско, который белые называли Чайна-тауном.
В подвале располагался опиумный притон, и среди этих бедных и неграмотных людей, в основной массе сезонных сельскохозяйственных рабочих, батраков и поденщиков, наводнявших город каждую осень с окончанием сбора урожая в долине, ходили слухи, что в тамошних коридорах по ночам бродит демон, который выслеживает души и пожирает их. Недавно в переулке позади доходного дома обнаружили тела трех мужчин с перерезанными глотками и вырванными сердцами. Правда, подношения, купленные китайцами в складчину на их скудные деньги и оставлявшиеся в дароносицах перед дверьми, похоже, пришлись чудовищу по нраву: каждую ночь они слышали, как оно, крадучись, бродило снаружи, а потом дары исчезали, и за неделю с того момента, как демона начали ублажать подношениями, новых жертв не было.
Из четырех сотен людей, проживавших в этом здании, только один видел демона и остался в живых, чтобы поведать о нем: здоровяк с толстой шеей и изъеденным оспинами лицом, занимавшийся сбором платы за постой, а в последнее время еще и сбором пожертвований. Послушать его, так выходило, что у этого демона голова дракона, тысяча глаз и десять хищных ртов. По всему получалось, что бедолаги имеют дело с демоном первого ранга, одним из десятка тысяч сверхъестественных существ, фигурировавших в их сложной системе верований. Здоровяк собственными глазами видел, как монстр ужасными когтями вскрывал грудь найденных в переулке людей — по его словам, с такой легкостью, будто чистил апельсин.
Теперь староста ночлежки запирал каждую комнату на ночь, но никто из жильцов, даже если бы и мог, все равно не осмелился бы выйти в коридор с наступлением темноты. К сожалению, одним из последствий такого состояния дел было то, что личная гигиена становилась личной заботой каждого, и порой Канацзучи сожалел о том, что все его чувства обострены, как лежавший рядом с ним в свертке, превосходящий остротой бритву «косец». Больно уж гадко воняли эти немытые невежды.
Пребывая посреди всего этого страха, убожества и нужды, Канацзучи мог быть уверен в том, что не обратил на себя ничьего внимания. Однако невозможность свободно передвигаться по ночам была для него неприемлема.
Темнота
В прошлую ночь Канацзучи вновь видел сон, причем один образ предстал с несомненной отчетливостью прямого указания: лица китайцев, работавших в туннеле.
За первые два дня в Дай-Фоу — Большом городе, или Новой Золотой горе, как называли Сан-Франциско китайцы, — он так и не сумел пролить свет на это таинственное видение.
Чернорабочие, каковыми являлись эти невежественные обитатели трущоб, были для него бесполезны, а чтобы наладить контакт с местными торговцами, было необходимо изучить их более изысканный, чем грубое наречие поденщиков, диалект, на что требовалось никак не меньше недели. Причем и знание языка не гарантировало успеха, ибо этот слой населения был известен замкнутостью по отношению ко всему, приходящему извне.
Можно, конечно, было попробовать перебраться в белый район города, но все, с кем он говорил в Танжэньбу, единодушно от этого отговаривали. В последние годы по Америке прокатилась волна антиазиатских настроений, выливавшихся во вспышки насилия — как одиночные, от избиений до линчеваний, так и массовые погромы в Чайна-таунах по всему Западному побережью, с множеством смертельных исходов.
Там, где белым властям в связи с экономическими неурядицами требовались козлы отпущения, на каждом углу начинали вопить о «желтой угрозе», а за этими подстрекательскими воплями следовали варварские акты насилия. Впрочем, чего еще можно было ожидать от столь нецивилизованных людей, как эти американцы? Канацзучи не решался отправляться в белые районы вовсе не из страха перед возможным нападением, а из нежелания привлекать к себе внимание неизбежным, в случае такого нападения, убийством белых людей.
Впрочем, сначала первостепенное. Возможно, кратчайший путь к нужным сведениям лежал прямо перед ним.
Человек в двух койках от него утихомирился и теперь дышал напряженно, но медленно и равномерно. Канацзучи вскинул сверток на плечи и двинулся между спящими, стараясь не наступить на четыре скрипучие половицы, затем остановился у постели спавшего у дверей старосты и кончиком вакидзаси — оружия, представлявшего собой нечто среднее между длинным кинжалом для левой руки и укороченным мечом, — осторожно извлек из-под его матраса ключ от спальни. Связка была прикреплена к койке сыромятным ремешком, который японец перерезал движением запястья.
Спустя минуту он стоял в коридоре, глаза уже приспособились к темноте. Множество ароматических свечей, горевших на маленьких алтарях, наполненных фруктами и монетами, наполняло воздух густым едким дымом. По нетронутой пыли на полу Канацзучи определил, что с тех пор, как два часа тому назад, в полночь, были заперты их двери, никто по коридору не проходил. Он скользнул к середине холла рядом с лестницей, слился с тенями, замер и прислушался.
Из спален на его этаже, так же как из нижних и верхних, доносилось сонное дыхание. По стенам бегали тараканы. Сосредоточившись, он распространил свои сверхчувственные способности, сделав это так же легко, как надевают одежду.