Шесть мессий
Шрифт:
Любовь. Они любят его. Он почувствовал, как поток любви затапливает его, как ее живительные струи проникают в самые потаенные уголки его сознания. Любовь, исходившая от этих людей, поглощала его и порождала в нем ответное чувство такой же силы.
О, как же он их всех любил!
Внезапно толпа дружно повернулась, все как один обратили взоры к высившейся над ними на центральной колонне светящейся фигуре. Его взгляд последовал туда же, и он ахнул, ибо узрел неземную красоту. Свет скрадывал черты, но хватало и золотистого блеска, восхитительного ореола совершенной любви,
То была титаническая фигура, с крыльями, размах которых не охватить взглядом, невозможно измерить.
Ангел.
Его глаза, бездонные, круглые, цвета неба, нашли взгляд Корнелиуса. То был его ангел, ангел для него одного. Взор ангела удерживал его в любящих объятиях, улыбка ангела дарила благословение. Ангел заговорил без слов. Он услышал их в своей голове.
— Ты счастлив здесь, Корнелиус?
— О да.
— Мы ждали тебя.
— Ждали меня?
— Ждали тебя так долго. Ты нужен нам, Корнелиус.
— Правда?
— Время приближается. Тебе предстоит многое сделать.
— Я хочу помочь вам.
— Те люди, снаружи, они относились к тебе плохо.
Слезы струились из его глаз.
— Да.
— Они совсем не понимают тебя. Не то что мы.
— Нет.
Огромность ангела заполнила все поле его зрения, его голос отдавался эхом, воспринимаясь всем телом.
— Ты хочешь остаться здесь, с нами, Корнелиус?
— Я хочу, да. Я очень этого хочу.
Ангел улыбнулся. Ветер со звуком, похожим на бои тысячи приглушенных барабанов, прошелестел, приглаживая волосы Корнелиуса. С руками, сложенными в беззвучной молитве, ангел снова взмахнул крылами и воспарил с помоста к небосводу. Все глаза обратились к небу, созерцая его уход. Музыка усилилась до величественного крещендо, заглушая блаженное бормотание толпы.
Корнелиус улыбнулся, деля теперь с собратьями их тайное знание. Он был дома.
ГЛАВА 4
Черная маслянистая вода, штиль — ложное затишье, определенно предвещающее бурю. Колеблющаяся поверхность, из-под которой проступают неопределенные, зловещие очертания, тревожимая пока еще дальним шквалистым ветром темная завеса облаков над северным горизонтом. Тускло-коричневый свет с запада, желтые, жирные отблески на пенистом море. Полная луна, быстро взошедшая позади них, как точный противовес заходящему солнцу.
Стоя у поручня правого борта недалеко от кормы, Дойл пытался примерно просчитать их положение в море: около тридцатой параллели, пятьдесят градусов северной широты. Ближайшая суша — это Азорские острова, в тысяче миль к югу. Снизу доносился шум: двигатели трудились вовсю. Иннес может подойти в любой момент, и в этом дальнем уголке судна их никто не подслушает.
Дойл всматривался в набросок, который сделал, скопировав царапины на стене у Зейлига, мучительно пытаясь понять их смысл. Он работал над этой проблемой весь день, и разгадка казалась дразняще близкой, но последний элемент головоломки упорно не желал вставать на место. Кроме того, ему так и не удалось найти священника — тот пропал бесследно. Тревожить своими, пока еще не оформившимися, опасениями капитана Хоффнера
А вот и Иннес.
— Помимо того, что находилось у них в каюте, Руперт Зейлиг и Штерн прибыли на борт с четырьмя местами багажа, — доложил Иннес, достав перечень. — Дорожный кофр, два чемодана, одна деревянная коробка. Я сам видел их вещи, они находятся в трюме, нетронутые.
Дойл поднял бровь.
— Сунул пятерку одному малому из машинного отделения.
— Хорошая работа.
— Коробка запечатана лентой таможни, лента не повреждена. Размером она примерно с большую шляпную. Наверное, для той книги.
Дойл промолчал.
— Где сейчас Штерн? — спросил Иннес.
— В каюте капитана, сейчас он находится под присмотром. Смерть пассажира в море — событие хлопотное, требует оформления кучи бумаг.
— Надо же, никогда над этим не задумывался… А что они собираются сделать с телом?
— Поместили в холодильник под замок.
Морг с холодильником — необходимый элемент любого круизного лайнера. Среди пассажиров таких рейсов полно ожиревших, склеротичных, склонных к апоплексии стариков. Иннес невольно поежился.
— Не слишком близко от кухни, надеюсь.
— В отдельном отсеке. Ближе к трюму, где они держат те гробы, которые, как мы видели, загрузили в порту.
— Корабельный врач настаивает на том, чтобы приписать смерть Зейлига естественным причинам, — проворчал Дойл.
— Не может быть…
— Все внешние признаки указывают на то, что Зейлиг умер от острой сердечной недостаточности. У меня не хватает данных, чтобы это оспорить, хотя я не сомневаюсь: убийцы стремятся к тому, чтобы была принята именно эта версия. На корабле нет условий для проведения надлежащего вскрытия, да и будь они, не уверен, что результат вскрытия вступил бы в противоречие с навязываемой версией. Не говоря уж о том, что капитану вовсе не нужны ходящие на борту толки о насильственной смерти одного из пассажиров.
— Но ведь это именно то, что мы думаем.
— Напугать человека до смерти? Сделать так, чтобы избыточный выброс адреналина буквально разорвал сердце?
— Да, я бы назвал это убийством.
— Но как непосредственно могло оно осуществиться?
Дойл покачал головой.
— Может быть, он заметил корабельное привидение, призрак, бродивший по нижним палубам, — предположил Иннес.
— Боже правый!
Дойл уставился на него с широко открытыми глазами, словно его треснули деревянной колотушкой.
— Ты в порядке, Артур?
— Конечно, так оно и есть. Молодец, Иннес!
— А что я сделал?
— Ты разгадал головоломку, старина, — ответил Дойл, быстро увлекая его к ближайшему люку.
— Правда?
Позови снова того механика. Пусть захватит пожарный топор, молоток и лом. Пора поговорить со Штерном и капитаном Хоффнером.
Механик посветил лучом фонаря в темное нутро багажного трюма, выхватив из нагромождения багажа запечатанную деревянную коробку.
— Это ваша, мистер Штерн? — уточнил Дойл.