Шесть мужчин Ямады Рин

Астахова Людмила Викторовна

– Поздно. Сяомэй его сварил живьем. В смысле, когда был человеком.

– И съел?

– Может и съел. Он и не такое мог, - смеется Рё.
– Спроси у него как-нибудь сама.

Нет уж, я себе не враг, чтобы злопамятного ками дразнить.

Мы стоим возле маленького жилого павильона, который словно птичье гнездо примостился на краю скального уступа. Всё как я себе и представляла -- причудливый изгиб скатов и ребер крыши, бамбуковые занавесы, гладкое полированное дерево полов под ногами. Единственное место, где Рё, прежде всего, человек, а потом уж девятихвостый оборотень. Лисам без надобности низкий столик и

жаровня, они обойдутся без полок с книгами и свитками, и для сна им не нужна кровать с подголовником из цельного нефрита. Это аскетично обставленное жилище принадлежит человеку, который ест из тарелок, пьет из чашек, а в сумерках зажигает светильники, чтобы читать. Не лису, но человеку.

Я неспешно обхожу небольшое, открытое всем ветрам пространство, отделенное от пропасти ажурной решеткой. Но руки Рё не отпускаю, вцепившись в его теплые пальцы намертво.

– Здесь, наверное, бывает очень холодно, особенно, зимними ночами и в одиночку, - говорю как бы невзначай.

– В этом случае я укрываюсь хвостом.

– А кто целую тропу протоптал?

– Я и протоптал за пару столетий, ревнивейшая из Мастеров Горы, - мурлычет Рё на ухо, заключив меня в объятия.
– Не веришь?

– Нууу... почему же? Верю.

Но лис берет в ладони мое лицо и смотрит прямо в глаза.

– Здесь, на этой горе только ты, Ямада Рин, выбрав любую тропу, обязательно придешь сюда, - говорит он.
– И, напротив, всякая дорожка выведет тебя назад, к людям, если пожелаешь вернуться.

– Это потому, что я -- Мастер Горы?
– спрашиваю.

– И поэтому тоже.

– А демон тебя как найдет?

– Я сам его найду. Хочешь чаю?

Я бы сейчас, если честно, нарядилась бы в такой же халатик, волосы распустила и уселась бы в ногах у лиса, чтобы наливать ему чай в маленькую чашечку. Видели, наверное, старинные гравюры, где прекрасная луноликая дева с нефритовыми шпильками в громоздкой прическе льнет к благородному мужу в шелках. Тоже так хочу, только без шпилек и висюлек. Благородный и прекрасный мужчина у меня уже есть. Можно любоваться вместе вечерним небом, а потом восходящей луной над горами... Предки всё же знали толк в свиданиях.

– Что-то меня на традиционную романтику пробило, - говорю.
– А у тебя есть еще такой халатик?

– У меня спортивный костюм остался, который когда-то ты забраковала, - ухмыляется Рё и показывает на две распялки для одежды.

Но одной -- роскошный шелковый халат а-ля "Сяомэй собрался в публичный дом" всех оттенков павлиньего хвоста. На другой аккуратно развешен тот самый красный костюм с сердцем из золотых пайеток. И кеды в стразах на специальной подставочке рядом хранятся. Прямо как доспехи какого-нибудь древнего генерала и его драгоценный меч.

Кстати, а где меч? Или чем он там собирается с демоном драться? Может быть, веером, как в мультиках?

– Жаль, пистолет у меня Дайити отобрал.

– Нестрашно, - говорит лис и нежно целует меня в лоб.

Затем протягивает руку к метелке, прислоненной к стене в углу. Раз - и она в его ладони, только это уже не метла, а здоровенная такая штуковина -- широкое лезвие на длинном древке, вроде алебарды. Вещица прямиком из тех времен, когда Сяомэя звали иначе и был он еще живым и здоровым дядькой с жиденькой бородкой и гадским характером. Я в кино такое видела.

– Ну, вот, я готов, - заявляет вдруг Рё.

И

я сразу понимаю к чему он готов и куда собрался, и что через мгновение он выпустит мою ладонь, развернется на пятках и уйдет вниз по тропе, махнув мне рукой на прощание. Это так невыносимо...

– Я тогда пойду.

Мои осиротелые пальцы безжизненно разжимаются, мои глаза отчаянно цепляются за каждую деталь -- за смертельный блеск клинка на плече, за причудливый завиток деревянной заколки в волосах, за разворот широких плечей, чтобы запомнить и сберечь в памяти. И только мой язык намертво прилип к нёбу. Я стою, прислонившись к дверному проему, и смотрю вслед мужчине, который отправился на смертный бой. Как стояла бы девятьсот лет назад, и пятьсот лет и триста лет тому назад.

Мне было десять лет, когда Красавчик растолковал мне эту штуку. Одно дело, когда прибегает брат-кланник с воплем: "Нашим какие-то ублюдки наваляли, идем навешаем им в ответ". Берешь нож и идешь без всякой задней мысли, потому что уверен -- за тобой сила и правда. И совсем по-другому, когда заранее знаешь, что, скорее всего, не вернешься живым. И те, кто с тобой идут - тоже. Этот день, вечер или ночь будут последними, не поцелуешь больше эти губы, не потрешься щекой, не обнимешь, не скажешь то, что надо было давным-давно сказать. И даже, если тебе повезет, то своего лучшего друга и побратима ты потом будешь хоронить и рыдать на его могиле.

Мне было двенадцать, когда дядя Кента взял меня с собой на "стрелку" забитую нашему клану некими отморозками. Чтобы я раз и навсегда запомнила как это, когда за тебя умирают другие. Как это сидеть на заднем сидении лимузина и видеть, как сотня мужчин режет друг друга под проливным дождем и понимать -- если "трилистники" сейчас не выстоят, то ты тоже умрешь, причем смертью более страшной. И как со всем этим жить потом.

Не знаю, прав ли был дядя, но я запомнила ту ночь навсегда. И -- да, я рыдала над урной с прахом паренька, который однажды подарил мне фломастеры. Я до сих пор молюсь в храме клана напротив его именной таблички. Его звали Чан Хи.

С тех пор много чего случилось между мной и моими кланниками. Они закрывали меня от пуль своими телами, я лила за них кровь, на то мы и давали клятвы друг другу.

Рё я не клялась в верности. И сейчас не буду. Ему мои слова в битве с демоном ничем не помогут. Но он ушел, чтобы заслонить меня собой и, если потребуется, то умереть. Потому и рассказал про тропинки, справедливо полагая, что потом не сможет этого сделать. Чтобы я смогла уйти, если захочу.

Но я никуда уходить не собираюсь. Я остаюсь в павильоне, нахожу маленький чайничек, неспешно завариваю чай и жду Рё домой. С победой. Или демона, который вырвет мое сердце, которое мне, в таком случае, больше никогда не понадобится. Разделить жизнь, смерть и участь с моим Лисом - это всё что я могу и я это сделаю.

Над священной горой дует ветер, он раскачивает полупрозрачные занавеси, свернутые до половины в рулоны, тихо звенят бамбуковые воздушные колокольчики, а я никуда не спешу. И нисколько не жалею, что не увижу эпической битвы девятихвостого лиса с демоном. Я видела в своей жизни достаточно ада. Сейчас самое важное -- это чай.

Рё вернется, и я напою его самым фэншуистым чаем на свете. А какой он еще может быть, если сделан на священной горе в доме лиса-оборотня под музыку ветра? То-то же!