Шесть подозреваемых
Шрифт:
И тогда, решившись, она произносит своим поскрипывающим голосом:
— Революция не избавит наш народ от бед. Нам нужно работать и совершать добрые дела, чтобы замолить перед Богом грехи, совершенные в прошлой жизни. Тогда после смерти мы возродимся богатыми.
Мне остается лишь головой покачать. Мама затронула нашу больную тему. Она верит в добрую карму и переселение душ, а я живу одним днем и считаю, что деньги и процветание — вопрос чистого везения. Чокнутый Шака тоже не прав. Никакой революции не будет. Богатеи могут спокойно спать. Все наши революции длятся до первого пропущенного обеда.
Вообще-то я не должен так говорить. Ведь я теперь и сам примкнул к богатеям. Благодаря одному чудесному чемоданчику!
На
— Виджай, мы не могли бы сегодня увидеться? В каком-нибудь тихом месте. И подальше отсюда.
— Придумал. Давай встретимся в садах Лоди. Это на другом конце города.
— Да, я знаю. Увидимся в два.
Нутром чую: уж сегодня-то я развлекусь с этой богатой цыпочкой. На открытом воздухе, в самом известном парке столицы.
Подъехав на такси, я жду возле входа. Пятнадцатью минутами позже авторикша привозит Риту в розовом салваре-камизе. Мне по душе этот цвет, но еще больше радует то, что на сей раз обошлось без семейного автомобиля и телохранителя. Хорошее предзнаменование, можно не сомневаться.
Сады Лоди — просторное и открытое зеленое пространство, где много деревьев и гробниц. Все знают, что здесь хорошо заниматься двумя вещами: отрабатывать позы йоги… ну, и некоторые другие позы. Каждое утро по парку носятся любители спорта в мокрых от пота футболках, а во второй половине дня эстафету перехватывают влюбленные — совокупляются в укромных альковах осыпающихся памятников, целуются за кустами, милуются на скамейках, расставленных в отдалении друг от друга.
К двум часам это место начинает напоминать зоопарк для одичалых от страсти парочек. Риту явно смущается из-за открытых проявлений нежности, которые видит повсюду. В провинциальном Лакхнау необузданные любовники уже, наверное, сидели бы за решеткой.
— Может, пойдем куда-нибудь еще? — спрашивает она, бросая беспокойные взгляды вокруг.
— Такая картина сейчас в любом парке Дели, — отвечаю я, ласково увлекая девушку на скамейку, которая как раз освободилась.
Мы садимся рядышком. Риту вся на нервах. Словно боится, чтобы ее папаша не выскочил из-за ближайшего куста. Пора ее успокоить.
— Не волнуйся. Никого из твоей семьи мы здесь не встретим. В этот час по парку шатаются только влюбленные.
Она краснеет. Я нежно беру ее за руку. Риту не противится, но и не поощряет меня. Сомневаюсь, разрешит ли она прилюдно поцеловать себя, но это легко проверить. Я наклоняюсь и нежно чмокаю девушку в шею. Еще не поцелуй, а так — пробный выстрел. Она закрывает лицо ладонями. Я отвожу их и вижу застенчивую улыбку. Заглядываю в глаза, подмигиваю и теперь уже впиваюсь ей в губы. Девушка отвечает на поцелуй. Я чувствую вкус ее помады, вдыхаю запах духов и обнаруживаю, что богатые даже целуются иначе. Поймать робкую ласку теплых губ Риту — совсем не то, что сцепиться мокрыми языками с очередной соседской девчонкой. Во рту возникает приятное ощущение щекотки, которое мгновенно достигает мозга. Сомнения прочь — победа будет за мной.
Я корчу серьезную мину, как у настоящего романтического героя, и торжественно произношу:
— Я люблю тебя, Риту.
— Я тоже тебя люблю, Виджай, — шепчет она.
Меня так и подмывает встать и раскланяться перед невидимой публикой. Не то чтобы мне впервой принимать излияния в нежных чувствах, но раньше их бормотали вульгарные замарашки, трущобные жительницы, от которых за милю несло дешевой пудрой и кремом. Услышать те же слова из уст светлокожей стройной красотки, разъезжающей на «мерседесе» под охраной вооруженного громилы, совсем другое дело. Нужно ковать железо, пока горячо. И я решительно поднимаюсь со скамейки.
— Давай поедем куда-нибудь, где поменьше народу.
— Куда? — спрашивает она.
— Я знаю хорошее место.
Она без возражений следует за мной из садов Лоди на стоянку такси. Конечно, я мог бы свезти ее в какой-нибудь пятизвездочный отель класса «делюкс», но там задают чересчур много вопросов, а мне не хочется,
— В Пахаргандж.
Отель «Десент» — «Приличный» — стоит на одном из тесных проулков Пахарганджа, на расстоянии пешей прогулки от железнодорожного вокзала. При виде серого здания с облупившейся штукатуркой и растрескавшейся вывеской я понимаю: единственное, что здесь внушает доверие, — это название. Внутри царит притворно-бодренькое настроение. Стена за стойкой администратора покрыта плесенью. Посыльные окидывают меня и Риту любопытными взглядами с ног до головы, после чего собираются в кучку и начинают шушукаться, словно готовят заговор. Услышав, что нам нужна комната, управляющий хитро косится на меня.
— На час или на день? — спрашивает он с понимающим видом.
— На час, — отвечаю я.
И, заплатив пять сотен рупий, незамедлительно получаю увесистый ключ.
— Номер пятьсот пятнадцать, пятый этаж. Подъемник у нас там, за поворотом.
Провожая свою спутницу к лифту, я чувствую, как нарастает ее смущение. Пятьсот пятнадцатый номер оказывается в самом конце коридора, застеленного обшарпанной и пыльной ковровой дорожкой красного цвета, по которой так и шныряют тараканы. Я уже сожалею, что выбрал подобное место. Но поворачивать поздно. Открываю дверь. Внутри на удивление опрятно, и обстановка продумана грамотно. На большой двуспальной кровати — свежая белая простыня и взбитые подушки. Стены выкрашены в пастельно-розовый цвет, в тон платью Риту. Картинки в рамках изображают сцены из жизни Дели. В номере даже есть настенные часы, суетливо отбивающие ход секунд. У окна стоит маленький деревянный столик со стулом. Красные занавески, пошитые из грубой материи, выглядят новыми, с иголочки, хотя все равно пропускают в комнату шум уличного движения и рыночный гул. В воздухе витает еле ощутимый запах розовых духов — должно быть, умышленно разбрызганных персоналом для пущей романтики. А может, остался от предыдущей парочки. Но самое замечательное — это пачка дешевых презервативов, предусмотрительно положенных на нижней полке прикроватного столика.
Заперев за собой дверь, я заключаю Риту в объятия. Она с готовностью прижимается ко мне — и все-таки в ее теле появилась напряженность. Девушка чуть заметно морщится от моего — уже более голодного — поцелуя.
Сорвав с нее чунни, мои руки движутся все ниже по спине. Сквозь тонкую ткань салвара камиза чувствуется жар ее кожи.
Риту начинает мелко дрожать, когда я расстегиваю блузку и стягиваю ее через голову. И вот уже девушка обнажена до пояса, остается один только лифчик из белого кружева. Его вид еще сильнее распаляет мое желание. И вдруг Риту делает нечто странное. Она не пытается остановить меня, не прикрывается застенчиво руками, а попросту принимается всхлипывать. Я достаточно насмотрелся на девчонок и понимаю, что ее слезы вовсе не знак сопротивления, а скорее просьба быть осторожнее, и все-таки они меня отвлекают. Можно, конечно, не обращать внимания, принять их за легкую икоту и продолжать заниматься своим делом. Но Риту выглядит настолько беспомощной и у нее такое невинное лицо, что кипящая в моем сердце страсть начинает казаться вульгарной, грубой. Воспользоваться сейчас ее слабостью — то же самое, что отнять у слепого нищего последнюю монетку. Я утираю пальцами слезы девушки и возвращаю салвар-камиз. А потом, полностью одетые, мы садимся на кровать и беремся за руки. Не знаю, сколько проходит времени, однако со мной начинает твориться что-то странное. Мало-помалу перед глазами все расплывается — и кровать, и подголовник, и стены с картинами. Уши перестают улавливать звуки — гудки авторикшей, выкрики торговцев и вороний грай. Под мерное тиканье секундной стрелки окружающая действительность куда-то исчезает; есть лишь теплое биение сердца и еле заметная дрожь моей кожи. Я смотрю во влажные от слез глаза Риту и понимаю, что в их сияющей глубине сосредоточен весь мир.