Шесть записок о быстротечной жизни
Шрифт:
Видя мои горестные стенания, матушка спросила:
— Почему же ты не прибыл в тот же день, как только получил известие о болезни отца?
— Если бы не письмо вашей внучки Цин-цзюнь, я ничего бы и не знал, — ответил я.
При этих словах матушка метнула быстрый взгляд на жену Ци-тана, но не произнесла ни слова.
Семь дней и семь ночей не отходил я от гроба отца, и за это время ни один родственник не обратился ко мне по какому-нибудь семейному делу или по поводу похоронной церемонии. Стыдясь, что не смог выполнить свой сыновний долг, я никого ни о чем не расспрашивал. Однажды у ворот нашего дома собрались какие-то люди. Они подняли галдеж, называли меня недоимщиком и требовали, чтобы я возвратил им деньги, когда-то
— Конечно, вы имеете право требовать возмещения долгов. Но подобает ли шуметь так громко над еще не остывшим телом моего отца? Есть у вас совесть?
Тогда один из них потихоньку сообщил мне:
— Поймите, господин, мы пришли сюда по просьбе одного человека. Пожалуйста, скройтесь, а мы потребуем возмещения долгов у него.
Я ответил:
— Я сам свои долги выплатил, прошу вас удалиться. Не вступая со мной в спор, они почтительно откланялись и ушли.
Я тотчас позвал Ци-тана, чтобы поговорить с ним начистоту.
— Хотя твой старший брат, — сказал я ему, — достоин порицания, он еще никогда не преступал законов человеческих. Если же речь идет о том, чтобы сделать из меня наследника, который бы расплачивался с ростовщиками, то запомни, что я за всю свою жизнь не взял ни одного медяка из семейных денег. Неужели ты думаешь, что я спешил на похороны отца только ради того, чтобы поделить с тобой наследство? Достойный муж не нуждается в подачках, ибо сам умеет стоять на ногах. С пустыми руками я пришел сюда, с пустыми руками и уйду.
Высказав все, что у меня было на душе, я повернулся лицом к гробу, и снова из глаз моих, полились слезы.
Я попрощался с матушкой и объявил дочери, что хочу принять монашеский постриг — «удалиться на гору и предаться покою, следуя святому Чи Сун-дзы» [108] . Цинцзюнь заклинала меня не делать этого. К ней присоединились несколько моих друзей и среди них братья Ся — Нань-сюнь, известный под литературным именем Дань-ань, и Фэн-тай, в литературных кругах известный под именем И-шань. Они настойчиво принялись увещевать меня оставить эту мысль.
108
Чи Сун-цзы — бессмертный даосского пантеона, умел вызывать дождь, возносился на небо на лебеде.
— Мы не виним тебя, что ты дал волю гневу, натолкнувшись в семье на столь нелюбезный прием, — говорили они. — Хотя отец умер, твоя матушка все же здравствует, и хотя жена твоя почила, сын еще нуждается в поддержке. Если ты оставишь мирскую жизнь, будет ли у тебя спокойно на душе?
Я спросил их:
— Что же мне делать? Дань-ань предложил мне:
— Я хочу пригласить вас в свое убогое жилище. К тому же я прослышал, что господин Щи Чжо-тан, уйдя в отставку, собирается возвратиться домой. Почему бы вам не поговорить с ним? Думаю, он сможет подыскать для вас подходящую должность.
Я сказал братьям:
Едва ли это возможно. Еще не истек сотый день траура по отцу [109] , да и ваша матушка по-прежнему живет у вас в доме. И-шань тогда заметил:
Это пусть вас не беспокоит, мой отец собирается вернуться домой. Если же вам не подходит наш дом, то подле нашей усадьбы есть монастырь. Тамошний монах-настоятель с нами в дружеских отношениях. Почему бы не попросить у него приюта?
Я согласился. На прощание Цин-цзюнь сказала мне:
— Дедушка оставил нам не менее трех-четырех тысяч золотых монет. Если уж вы, отец, отказываетесь от своей доли наследства, примите хотя бы мешок, который брали с собой во время путешествий. Я найду его и пришлю в монастырь.
109
Представители
Помимо мешка, я получил еще несколько книг и картин, принадлежавших моему отцу, а также плитки прессованной туши и подставки для кистей.
Монах-настоятель устроил меня в павильоне под названием Великое милосердие. Фасадом павильон был обращен к югу. Я расположился в боковом покое павильона, где было окно в форме луны. Во дворе монастыря находилось Изображение Будды. Люди, посвятившие себя служению Будде, обычно просили здесь подаяние. Неподалеку от моего жилья стояла еще статуя Гуань Юя — бога войны [110] . Вид у вооруженного мечом бога был поистине устрашающим. Посреди двора рос огромный, в три обхвата, серебристый абрикос, под тенистой кроной которого укрывался весь мой павильон. Когда ночью ветер пробегал по ветвям, дерево тихо вздыхало. И-шань часто навещал меня с вином и фруктами. Обычно он шутил:
110
Гуань Юй — военачальник времен Троецарствия (220—265). Впоследствии был обожествлен, стал богом войны. В изображении Гуань Юя в иконописи и на театральной маске всегда присутствуют следующие знаки: на лбу — стилизованная летучая мышь, на крыльях носа — линии в форме иероглифа ба (восемь), глаза как у феникса.
— Вы тут совсем один. Не боязно ли? Я отвечал ему:
— Я прожил честную жизнь, к тому же не суеверный. Чего страшиться?
Вскоре после моего приезда начались ливни. Дождь лил дни и ночи, целый месяц. Временами я боялся, что дерево не выдержит напора воды и рухнет всей тяжестью на мое жилище. Но благодаря милосердию богов ничего подобного не случилось. А между тем за монастырской стеной непогода причинила ужасные бедствия — многие дома обрушились, а рисовые поля были сплошь затоплены. Я целые дни проводил вместе с настоятелем за рисованием, не обращая внимания на то, что творилось вокруг.
В начале седьмой луны, когда небо, наконец, прояснилось, отец поверенного в делах моего друга И-шаня — звали его Шунь-сян — отправился по делам службы на остров Цзунмин [111] . Я отбыл вместе с ним в качестве личного письмоводителя, получив в вознаграждение двадцать монет. Когда я возвратился домой, усыпальница моего отца была почти достроена. Ци-тан через Фын-сэня передал мне такую просьбу:
— Пусть твой отец даст двадцать или хотя бы десять золотых монет для оплаты расходов на похороны.
111
Цзунмин — остров в дельте реки Янцзы.
Я собрался выложить все, что было у меня в кармане, но И-шань настоял, чтобы я внес лишь десять монет, половину требуемой суммы. Вместе с Цин-цзюнь я удостоился чести возглавлять погребальное шествие.
После окончания похорон я вернулся в павильон Великого милосердия. В конце девятой луны И-шань собрался ехать за арендной платой в место, называемое Берег Юнтай [112] . Я вызвался сопровождать его. Поездка длилась два месяца, и когда мы вернулись, была уже глубокая зима. Пришлось переехать в дом моего друга, который назывался Гнездо аистов. Здесь я встретил Новый год. И-шань выказал много больше добросердечия, чем самые близкие из моих родственников.
112
Берег Юнтай находится к северу от острова Цзунмин.