Шестиглавый Айдахар
Шрифт:
Потомство Джучи, собравшись на курултай, подняло на белой кошме Берке.
Новый хан поступил так же, как поступали все чингизиды. Покатились головы недавних противников, в том числе и Баракши-хатун, и многих из тех, кто ей помогал.
Хорошо помнил те дни Берке. Долго шел он к своей цели – терпеливый и злобный, как степной волк, затаившийся в ожидании желанной добычи.
И как ни завидовал он брату, но поступил так же, как поступил в свое время Бату. Как истинный кочевник, он не захотел сделать своей ставкой ни один из прежних городов, находящихся на землях Золотой Орды, потому что там было сильно влияние
Здесь, на перекрестке караванных троп, ведущих в орусутские земли, на Кавказ и в Иран, в Западную Европу и Каракорум, решил он строить свой город – Сарай-Берке.
Щедрые земли лежали вокруг. Высокие травы поднимались здесь каждую весну, и светлые озера в тростниковых ожерельях отражали синеву неба. Просторно здесь было и людям, и несметным табунам ханского скота.
Удачливо складывалось правление Берке-хана. Умерли быстрой смертью, уступив ему дорогу, Сартак и Улакши. Сколько земель вернул Золотой Орде, укрепив ее силу и мощь. В новых и старых городах строились мастерские – карханы, где ремесленники выделывали прекрасные ткани, дорогие ковры, посуду и ковали оружие. Все больше купцов приходило в Золотую Орду. И вот теперь случилось такое…
При одной мысли о той страшной ночи хан скрипел от ярости зубами.
Берке любил берега могучего Итиля. Даже в те времена, когда его аймак еще находился в степях Северного Кавказа, он на лето откочевывал сюда. А вот теперь Берке едва дождался весны.
Странное беспокойство поселилось в душе хана. Он подолгу не мог оставаться на одном месте, и яркая степь казалась ему тусклой и серой, словно над ней постоянно висели низкие тучи и шли бесконечные обложные дожди.
Караван его, состоящий из двухсот туркменских верблюдов-наров и множества скрипучих тяжелых арб, бестолково бродил по степи, постоянно меняя место.
Из орусутских земель доходили тревожные вести – неспокойно было в Новгороде и Пскове. Снова зашевелился Ливонский орден, готовясь к нашествию на данников Золотой Орды.
Берке понимал всю важность происходящего, но владевшее им равнодушие мешало действовать.
Только однажды в тусклых его глазах вспыхнул свет жизни, когда он узнал от надежного человека о существовании отряда Салимгирея.
Лазутчик – немолодой кипчак, с лицом, избитым крупными оспинами, – стараясь не глядеть в глаза хана, негромко говорил:
– В отряде тысяча воинов. Главный над ними, о великий хан, твой бывший сотник Салимгирей. Я узнал его. Среди беглецов, о великий хан, твои жены Акжамал и Кундуз…
– Иди… – приказал Берке. Сердце его бешено стучало в груди, и он никак не мог успокоить его.
Теперь хан знал, кто совершил над ним насилие, а это уже было полдела. Что значил для Орды отряд в тысячу воинов? Стоило только захотеть – и прах непокорных ветер разнесет по степи.
Берке уже готов был отдать приказ, чтобы на поиски отряда выступил тумен, но страх перед тем, что беглецы, прежде чем умереть, откроют народу то, о чем до сих пор никто не знал, удержал его.
И Акжамал, и Кундуз, и все, кто был причастен к событиям той ночи, крепко держали свое слово, и до сих пор ни одна душа не знала,
Значит, надо было не спешить. Все, кто знает об оскоплении, должны умереть быстро, не успев раскрыть рта. Настоящий монгол умеет быть терпеливым и ждать своего часа.
Близость отряда Салимгирея могла вызвать волнение среди рабов, и поэтому первое, что велел сделать хан, – это усилить их охрану.
Немало было подневольных людей в Золотой Орде. Монголы, захватывая новые земли, не только продавали пленников в чужие края, но и многих оставляли в пределах Орды. Рабы были нужны, чтобы строить, пасти скот, выполнять различные хозяйственные работы.
Во времена Бату-хана и в первые годы правления Берке рабов обычно содержали вместе, в специальных глинобитных крепостях – хизарах. Специальная стража отводила их утром на работу, а с наступлением ночи запирала в их жилищах.
Но после бунта, когда, для того чтобы установить в Орде прежнее спокойствие, пришлось умертвить десять тысяч рабов, Берке изменил существующие порядки.
Хан стал бояться рабов, собранных вместе. Поэтому всех, кто уцелел после смуты, он велел разделить между нойонами и близкими к нему людьми, а хизары разрушить. Теперь рабы жили каждый у своего владельца. Здесь они спали, выделывали кожи, валяли обувь, катали кошмы для юрт.
Известие о появлении отряда Салимгирея близ ставки Орды дошло и до рабов. Многие помнили прошлый бунт и готовы были присоединиться к отряду, попытаться выбраться на волю.
Обо всем этом Берке знал от своих людей. Чутье подсказывало ему, что рано или поздно Салимгирей попытается освободить рабов, чтобы пополнить отряд новыми людьми. Оставалось узнать, как он собирается это сделать. Рабы были хорошей приманкой. И если бы все удалось так, как задумал хан, с непокорными можно было покончить одним ударом. Навсегда вместе с ними ушла бы в могилу страшная для Берке тайна. Ни один человек из отряда не должен остаться в живых. Ни один…
Мысли о пережитом позоре не оставляли хана ни днем ни ночью. Часто перед рассветом он просыпался от собственного крика, весь в липком поту, и потом долго не мог уснуть, вглядывась во тьму широко открытыми, безумными глазами.
В ту ночь, когда воины Салимгирея, надругавшись над ним, исчезли из юрты, никто так и не услышал его криков, не пришел на помощь. Только под утро Берке удалось избавиться от волосяных арканов, которыми были связаны его руки и ноги.
Когда же пришли люди, Берке, никому и ничего не объясняя, велел позвать лекаря. Ни один из приближенных не осмелился спросить хана, куда исчезли Кундуз, Акжамал, воины, охранявшие юрту.
Лекарь-араб, осмотрев Берке и стараясь не встречаться глазами с ханом, сказал:
– То, что сделано, сделано искусным человеком… Только лекарю или мулле под силу такое… Я боюсь даже думать…
Берке поманил к себе лекаря, а когда тот приблизился к хану, схватил его за горло и сказал злым, свистящим шепотом:
– А ты и не думай! Старайся не думать! Ни одна живая душа не должна знать о случившемся. Если же язык твой предаст тебя, то я придумаю для тебя такую смерть, от которой содрогнется даже небо! Ты понял меня?