Шестиглавый Айдахар
Шрифт:
Монгольские тумены победили, и не было силы, способной в то время противостоять им. А если Бату боялся за будущее своей Орды, если он видел то, чего не дано было видеть никому?
Когда Берке думал об этом, ему становилось не по себе. Жгучая тайна виделась хану в поступке Бату.
Ногай говорит, что надо войти в землю орусутов, сделать ее своей, а орусутов превратить в монголов. Сказать это легко. Но разве Ногай умнее Бату? Нет. Берке был уверен, что он умнее Ногая хотя бы уже потому, что следует во всем пути, указанному
Бату учил властвовать орусутами со стороны, и властвовать безжалостно. Так и следует поступать.
Верные люди, прибывающие в Орду с купеческими караванами, сообщают, что немецкие рыцари вновь собираются в поход на Новгород и Псков, чтобы подчинить себе западные и северные земли орусутов. Неужели об этом ничего не знают князья? А если знают, то почему молчат? Неужели они так уверены в себе и совсем не боятся своих давних врагов?
Хану казалась подозрительной эта тишина. Ну, а если орусуты все-таки обратятся за помощью, то как поступить в этом случае?
Здесь Берке не сомневался. Князьям надо было помочь, потому что какой же охотник уступает другому красную лисицу, кто добровольно откажется от своего данника?..
Ногай угрюмо, исподлобья смотрел на лазутчика. Одетый в лохмотья дервиша, с измазанным пеплом лицом, худой и черный, стоял тот перед ним, почтительно склонившись, и говорил:
– Беглецы прячутся в горах. Каждый из них меткий стрелок, а все храбры, как снежные барсы. Они не трогают бедняков и выслеживают лишь сборщиков податей… Я не знаю им числа, но, судя по следам, оставленным копытами коней, беглецов много.
– Иди. Я прикажу наградить тебя, – сказал Ногай.
Когда лазутчик ушел, он долго сидел в одиночестве, думая, как теперь поступить.
Ногай, победивший хитрого и смелого Кулагу, не испытывал страха перед разбойниками. И все же надо было принимать какие-то меры. Не впервые за свою долгую жизнь воина он встречался с подобным. Ничто не могло поколебать порядка, установленного монголами на завоеванных землях, но когда появлялись непокорные, они были похожи на занозу в руке, держащей саблю. От них надо было избавляться, чтобы не чувствовать постоянного раздражения и зуда.
Из прошлых походов Ногай знал, что кара для таких должна быть страшной, чтобы ужас поселился в душах тех, кто увидит ее. Поэтому он решил послать на поимку непокорных пятьсот воинов.
Не знал Ногай, что Салимгирей лишь ненадолго остановился в покоренных землях. беглецы уходили в сторону кипчакских степей.
Храбрый воин осуществил то, что задумал. Человек, увиденный им в шатре Кулагу, действительно оказался Тайбулы. Это он вырезал в свое время род Салимгирея. Долго искал тот встречи с ненавистным нойоном и наконец настиг его на берегу реки, где нойон поставил свои юрты, собираясь развлечься охотой.
Взяв с собой только сорок самых смелых и преданных воинов, Салимгирей ночью напал на
Недолгой была сеча. Не ожидавшие нападения воины нойона выскакивали полураздетыми из юрт, и здесь их встречали сабли и стрелы.
Салимгирей увидел того, кого искал. Тайбулы, облитый тусклым светом луны, стоял у своей юрты, что-то кричал, размахивая саблей.
На всем скаку налетел на нойона Салимгирей и с размаху опустил на его голову шокпар – короткую дубинку с утолщением на конце.
Он не слышал звука удара, но, обернувшись, увидел, как большое тело Тайбулы мягко оседает на землю.
Месть свершилась, и Салимгирей закричал своим воинам, чтобы они отходили. Больше здесь нечего было делать.
Прежде чем воины нойона отыскали и оседлали коней, всадники Салимгирея были уже далеко.
Через несколько дней отряд перевалил горные хребты и вышел во владения Золотой Орды, где стояли тумены Ногая.
Как река собирает ручьи, так и отряд Салимгирея с каждым днем становился все больше и больше, пополняясь скрывающимися в горах осетинами и черкесами.
Воины, потерявшие родину, люди, которых повсюду ждала смерть или рабство, при встрече с монгольскими отрядами дрались отчаянно. Беглецы превратились в грозную силу, и там, где они появлялись, местные жители делились с ними хлебом и мясом, указывали потаенные тропы.
Кундуз, узнав о смерти Коломона, осталась в отряде. Трудно было теперь узнать в ней прежнюю нежную и трепетную девушку. Одетая в мужскую одежду, она не хуже любого воина держалась в седле, метко стреляла из лука и участвовала во всех схватках с монголами.
У Кундуз больше не было того, кого она любила, и поэтому родным домом стал для нее отряд Салимгирея.
С каждым днем каменело ее сердце, и она все больше жаждала мести. Во всех несчастьях, выпавших на ее долю, отнявших у нее любимого, Кундуз винила хана Берке.
Только с Салимгиреем была она откровенна, только он, видевший ее недолгое счастье, мог понять Кундуз. И Салимгирей утешал ее как умел.
Не знал он, что беда уже идет по следам. Воины, посланные Ногаем, упорно искали беглецов, и уклониться от встречи с ними было нельзя. По храбрости и умению противники не уступали друг другу, но преследователей было больше, и сила ломала силу.
Несколько раз отряду удавалось вырваться из кольца. Но с каждым разом все меньше и меньше воинов оставалось у Салимгирея. Никто из них не надеялся на пощаду и потому предпочитал лучше умереть, чем отдать себя в руки преследователей.
Однажды, когда казалось, что наконец-то все позади, отряд попал в засаду. Плечом к плечу отбивались Салимгирей и Кундуз от наседающих врагов, но вдруг конь девушки встал на дыбы. Последнее, что успел увидеть Салимгирей, это стрелу, торчащую из горла коня, и черные змеи волосяных арканов, опутавших Кундуз. Пробиться он к ней на помощь не сумел.