Шествие императрицы, или Ворота в Византию
Шрифт:
Тишина и покой остаются ненарушимы. Государыня распорядилась весь обоз с челядинцами расквартировать в селе Коломенском — оно осталось за вратами.
А высокородные мальчики за щитом гувернеров и нянек уже топочутся у крыльца — ждут.
— Ее величество бабушка приехала! Бабушка, бабушка! Ура! — радуются совсем по-детски, бросаются к карете, повисают на государыне. Этикет нарушен, благолепие нарушено. Свита несколько шокирована. А ее величество — нет. Она поочередно обнимает и целует внуков. И они в обнимку направляются в покои.
— Ну,
— Скушно жили, — морщась, отвечает мальчик, — без вашего величества скушно.
— Бабушкинского величества, — вставляет Костя, и Екатерина смеется.
— А с кем вы играли?
— С Голицыным и Рибопьером. Но они скушные.
— Без вашего величества бабушки, — опять вставил Костя.
— Нам не разрешали шалить, — пожаловался Саша. — Мы говорили: ее величество бабушка любит, когда мы шалим, а нам отвечали, что ваше величество может все любить и разрешать в своем присутствии, а когда вас нет, то возбраняется.
Екатерина снова смеется. От этой детской болтовни повеяло домовитостью и уютом. И той добродушной искренностью чувств, недостаток которой она постоянно ощущала.
— Мы пробудем тут несколько дней, а потом поедем домой, — говорит она.
«Домой»! У нее невольно вырвалось это. «Домой» — означало Царское Село, в крайности Зимний дворец.
— А мсье Лагарп говорит, что у нас всюду дом, где бы мы ни находились, потому что мы царствующая фамилия, — выпаливает Саша.
— Он по-своему прав. Но все-таки, мальчики мои, рассудите сами, где вам лучше всего. — Улыбка не сходит с лица Екатерины, она довольна, а может быть, и счастлива.
— В Павловске, — отвечает Саша.
— В Гатчине, — говорит Костя.
Саша морщит лоб и поправляется:
— А еще — в Царском Селе.
— Правда, правда! — радуется Костя.
— Ну вот, так мы добрались до истины. Стало быть, дом там, где мы чувствуем себя лучше всего. Вот и я после долгих странствий соскучилась по своему дому — Царскому Селу, хотя всюду мне старались угодить изо всех сил.
— Ну да, ведь вы царствующая особа, императорское величество, — рассудительно говорит Саша. — Перед вами все трепещут. Только мы радуемся вам.
Екатерина заливисто хохочет, привлекает к себе Сашу и целует — в лоб и в щеки.
— Ах ты мой голубок! — растроганно говорит она. — Отчего ты решил, что передо мной все трепещут?
— Так говорят. Даже, говорят, сам светлейший князь Потемкин, хоть он такой высокий и сильный. Он тоже трепещет.
— Это все мои подданные, — отсмеявшись, отвечает Екатерина. — А подданные обязаны уважать своего повелителя, трепетно относиться к законам, которые он издает, к его повелениям и указам. Трепетать — это не всегда означает бояться.
— Мы так хотели поехать вместе с вашим величеством! — с некоторой грустью говорит Саша.
— Но мы немножко болели, совсем немножко, — вставляет Костя. — И нас не пустили.
— И я очень
— Доктора все такие противные. Я бы хотел обходиться без них, но нам вечно их навязывают, — признается Саша.
— Ну нет, мои дорогие, без докторов нам никак нельзя, — назидательно говорит Екатерина. — И вы должны их слушаться так же, как и меня и родителей. Доктора знают то, чего не знаем мы: они знают, как уберечься от болезней и как от них избавляться.
— Я тоже знаю, — отважно произносит Костик. — Нельзя ходить босиком по холодному полу.
— Ха-ха-ха! А ведь ты совершенно прав, Костинька, — радуется Екатерина. — Как мне славно с вами, мои мальчики. Как хорошо, что вас привезли сюда! Если люди думают, что государю всегда и везде хорошо, то они жестоко ошибаются. Ему хорошо только с самыми близкими, а бабушке — с внуками.
Ей в самом деле было необыкновенно легко. Внутреннее напряжение, никогда не покидавшее ее, то ослабевавшее, то вновь нараставшее, помогли разрядить ее внучата с их непосредственностью и простотою чувств.
— Я немного отдохну, а потом мы отправимся гулять. И я расскажу вам о том, где я побывала и что успела повидать.
— Конечно, конечно! — Оба захлопали в ладоши.
Желанный час настал. Бабушка и внуки отправились на прогулку. Костя нашел, что храм Вознесения похож на бонну Луизу Максимовну. Саша выдал тайну братца:
— Он говорит, что, когда вырастет, женится на Луизе Максимовне.
Екатерина продолжала веселиться. И щебетанье, и вопросы внуков, и их бесхитростность радовали и умиляли ее. Они еще не успели влезть в шкуру великих князей, они пока еще пребывали далеко от величия, в простом мальчишестве с его интересами.
— Вот эти дубы, должно быть, посажены при царе Алексее Михайловиче. — И она гладила морщинистый ствол. — А вот этот великан мог видеть другого царя — Иоанна Васильевича Грозного.
Им уже были знакомы эти имена и вехи российской истории. Они стали наперебой выкладывать свои знания.
— А знакомы ль вам имена — Игорь, Олег, Владимир, Святослав?
— Знакомы, ваше величество бабушка, — отвечали согласно.
Выяснилось, однако, что знакомство это было беглым. Как жаль, что внуки не могли вместе с нею проделать путь из варяг в греки, а рассказ о нем обречен быть лишенным красок. Можно ли в словах воссоздать мощь Днепра, вздувшегося от вешних вод и теснившего берега, грозно ревущего в порогах… А Киев?..
— Ваше величество бабушка, а почему Киев — мать городов русских, когда он должен быть отец?
И опять Екатерина возвеселилась. В самом деле — почему? Она не сразу нашлась с ответом.
— Наверно, так писано в древних летописях, дети, — предположила она.
— А что было за порогами?
— А за порогами были новые города, которые построил князь Потемкин: Херсон, Екатеринослав, Николаев… А потом мы отправились в Тавриду. Мы двигались по следам Игоря, Олега, Святослава и Владимира.