Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод)
Шрифт:
— Черт побери! Гражданин Моран, вы просто настоящий ученый!
— О, я много видел, а еще больше читал, — сказал Моран, — а потом нужно же было мне подготовиться к оседлой, размеренной жизни, я ведь скоро сколочу состояние и стану жить спокойно. Уже пора, гражданин Морис, пора!
— Вы говорите как старик, — заметил Морис. — Сколько же вам лет?
При этом вопросе Моран вздрогнул, несмотря на то, что вопрос был вполне естественен.
— Мне 38 лет, — сказал он. — Вот что значит быть ученым, как вы говорите, выглядишь старше своих лет.
Женевьева рассмеялась,
— Итак, вы много путешествовали? — спросил Морис, сжимая ногу, которую Женевьева хотела потихоньку высвободить.
— Часть моей молодости прошла за границей.
— Простите, но вы ведь не только многое видели, но и выводы делали, — продолжал Морис, — потому что такой человек как вы не может быть ненаблюдательным.
— Согласен, многое, — ответил Моран. — Я мог бы сказать, что видел все!
— Ну все, гражданин, это, пожалуй, многовато, — смеясь заметил Морис, — и, если вы думаете…
— Да! Вы правы. Я никогда не видел двух вещей. И действительно, в нашей сегодняшней жизни эти две вещи становятся все более редкими.
— Что же это? — спросил Морис.
— Первая, — ответил Моран серьезно, — это Бог.
— За неимением Бога, гражданин, — сказал Морис, — я мог бы показать вам богиню.
— Как это? — перебила Женевьева.
— Да, богиню нашего времени: богиню Разума. У меня есть друг, о котором я несколько раз вам говорил, мой дорогой бравый Лорэн, у него золотое сердце и только один недостаток — он любит сочинять четверостишия и каламбуры.
— Ну и что?
— Так вот, он хочет подарить Парижу богиню Разума, она не имеет изъянов и вполне соответствует образу божества. Это гражданка Артемиза, бывшая танцовщица из Оперы, а теперь — парфюмерщица на улице Маритэн. Как только она окончательно станет богиней, я смогу вам ее показать.
Моран серьезно поблагодарил Мориса кивком головы и продолжал:
— Второе, — сказал он, — это король.
— О, со вторым сложнее, — заметила Женевьева, пытаясь улыбнуться, — его больше нет.
— Но вы должны были видеть последнего, — сказал Морис.
— Я совсем не имею в виду коронованную голову: это должно быть довольно грустно.
— Действительно, — произнес Морис. — Я могу это подтвердить, потому что в последние месяцы видел это вблизи.
— Коронованную голову? — спросила Женевьева.
— По крайней мере ту, — продолжал Морис, — на которой остался тяжелый и болезненный след от короны.
— Ах да, королева, — сказал Моран. — Вы правы, гражданин Морис, — это должно быть тягостное зрелище…
— Она такая прекрасная и гордая, как о ней говорят? — поинтересовалась Женевьева.
— Разве вы никогда ее не видели, сударыня? — в свою очередь спросил удивленный Морис.
— Я? Никогда!.. — ответила молодая женщина.
— Это очень странно, — заметил Морис.
— Ну почему же странно? — сказала Женевьева. — До 1791 года мы жили в провинции. А с 91-го я живу на этой старинной улочке Сен-Жак, которая тоже напоминает провинцию, только здесь меньше солнца, птиц и цветов. Вы ведь знаете, какой образ жизни я веду, гражданин
— И не думаю, что вы воспользуетесь тем, который, к несчастью, может представиться, — сказал Морис.
— Что вы хотите сказать? — спросила Женевьева.
— Гражданин Морис, — продолжил Моран, — наверное, имеет в виду то, что уже не является большим секретом.
— Что именно?
— Возможную казнь Марии-Антуанетты, ее смерть на том же эшафоте, на котором был казнен ее муж. Гражданин говорит, что вы не воспользуетесь случаем увидеть королеву в тот день, когда ее повезут из Тампля на площадь Революции.
— О, конечно же нет! — воскликнула Женевьева на эти слова, произнесенные Мораном с леденящим хладнокровием.
— Итак, можете надевать по ней траур, — бесстрастным тоном продолжал химик. — Австриячку хорошо охраняют, а Революция подобна волшебнику, который одним мановением волшебной палочки убирает тех, кто не нужен.
— И все же, — сказала Женевьева, — мне бы хотелось увидеть эту бедную женщину.
— Ладно, — сказал Морис, который рвался выполнить все желания Женевьевы. — Вы действительно этого хотите? Если Революция — волшебница, в этом я согласен с гражданином Мораном, то я, в качестве представителя муниципалитета, могу некоторое время побыть волшебником.
— Вы могли бы показать мне королеву, сударь? — воскликнула Женевьева.
— Конечно, могу.
— Каким образом? — спросил Моран, обменявшись с Женевьевой взглядом, который молодой человек не заметил.
— Нет ничего проще, — ответил Морис. — Конечно, некоторым гвардейцам муниципалитета не доверяют. Но я предоставил достаточно доказательств моей преданности делу свободы, поэтому не вхожу в число тех, кто не пользуется доверием. Пропускают в Тампль дежурные гвардейцы муниципалитета и командиры караульных постов. А сейчас начальником караула мой друг Лорэн, его через три месяца повысят в звании и он станет аджюдан-майором [50] . Итак, приходите в Тампль, когда я буду там дежурить, то есть в ближайший четверг.
50
Аджюдан — старшее унтер-офицерское звание. Аджюдан-майор — полковой (батальонный) адъютант.
— Я надеюсь, — сказал Моран Женевьеве, — вы воспользуетесь этой возможностью.
— О, нет, — ответила молодая женщина, — я не хочу.
— Ну, почему? — воскликнул Морис, который в этом мероприятии видел лишнюю возможность встретиться с ней и не хотел лишаться этого шанса.
— Потому что, — ответила Женевьева, — это может стать, дорогой Морис, причиной какого-нибудь неприятного конфликта. А, если из-за моего каприза у вас будут неприятности, я себе этого никогда не прощу.
— Это разумное объяснение, Женевьева, — сказал Моран. — Поверьте, недоверие сейчас очень возросло и сегодня подозревают даже