Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод)
Шрифт:
самых преданных патриотов. Откажитесь от этого плана, который, как вы и сами говорите, всего лишь простой каприз.
— Можно заподозрить, Моран, что вы так говорите из зависти. Вы сами никогда не видели ни королеву, ни короля, поэтому не хотите, чтоб их увидели другие. Лучше не спорьте, а составьте компанию.
— Я? Ну нет.
— Не гражданка Диксмер желает пойти в Тампль, а я ее приглашаю, также как и вас. Приходите развлечь бедного узника. Когда закрываются большие ворота, я на двадцать четыре часа становлюсь таким же узником,
— Приходите же, — сказал он, сжав под столом ногу Женевьевы, — умоляю вас.
— Моран, — спросила Женевьева, — пойдете со мной?
— Это будет для меня потерянный день, — сказал Моран, — этот поход лишь помешает мне в делах.
— Значит, я не пойду, — сказала Женевьева.
— Но почему? — спросил Моран.
— Боже мой, это ведь так просто, — ответила Женевьева. — Я не могу рассчитывать на помощь моего мужа, и если вы, благоразумный человек тридцати восьми лет не будете меня сопровождать, я никогда не осмелюсь пройти через все эти посты стрелков, артиллеристов и прочих караулов с просьбой предоставить мне возможность поговорить с гвардейцем, который всего на три или четыре года старше меня.
— Ну что ж, если вы, гражданка, считаете, что мое присутствие так необходимо…
— Гражданин ученый, будьте же галантны, словно вы обыкновенный человек, и пожертвуйте половиной дня ради жены вашего друга.
— Ладно! — согласился Моран.
— А теперь, — продолжал Морис, — я попрошу вас только об одном — о соблюдении тайны. Ведь посещение Тампля очень подозрительно само по себе, и если в результате что-нибудь случится, нас всех гильотинируют. Ведь якобинцы не шутят, черт возьми! Вы еще увидите, что они сделают с жирондистами.
— Черт побери! — выругался Моран, — если все так, как сказал гражданин Морис, то можно лишиться своего дела, а меня это вовсе не устраивает.
— Но разве вы не слышали, — продолжила, улыбаясь, Женевьева, — что гражданин сказал всех?
— Всех?
— Да, всех вместе.
— Приятная компания, ничего не скажешь, — ответил Моран, — но я все же предпочитаю, моя прекрасная сснтимснталистка, в вашей компании жить, а не умирать.
«Ну надо же, — подумал Морис, — как я только мог вообразить, что этот человек возлюбленный Женевьевы?»
— Итак, Моран, договорились, — произнесла Женевьева. Моран, я к вам обращаюсь, к вам, рассеянный, к вам, мечтатель. Итак, в ближайший четверг, поэтому в среду вечером не начинайте проводить очередной химический опыт, который задержит вас в лаборатории на сутки, как это часто бывает.
— Будьте спокойны, — ответил Моран, — а впрочем, напомните мне об этом.
Женевьева поднялась из-за стола, Морис последовал ее примеру. Моран тоже собирался сделать это и, возможно, хотел последовать за ними, когда один из рабочих принес химику маленькую колбу с жидкостью, которая поглотила все его внимание.
— Пойдем быстрее, — сказал Морис, увлекая за собой Женевьеву.
— О, будьте спокойны, — произнесла
И молодая женщина отняла руку, которую Морис нежно сжимал в своей. Ее мучили угрызения совести за свое поведение, и она хотела чем-то порадовать его.
— Видите, — сказала она, проходя по саду и показывая Морису гвоздики, которые в том же ящике вынесли на воздух, чтобы немного оживить, — мои цветы мертвы.
— Кто их убил? Ваша небрежность? — спросил Морис. — Бедные гвоздики.
— Не моя небрежность, мой друг, а ваше отсутствие.
— Им нужно так мало, Женевьева, немного воды и все. А после моего исчезновения у вас было достаточно времени.
— Но, если бы цветы не орошались слезами, эти бедные гвоздики, как вы их называете, не погибли бы.
Морис обнял ее, быстро приблизил к себе ее лицо и прежде, чем она успела защититься, коснулся губами ее глаз, улыбающихся и томных одновременно, которые смотрели на ящик с полуувядшими цветами.
Женевьева чувствовала себя такой виноватой, что была снисходительна к поведению Мориса.
Диксмер вернулся поздно и застал Морана, Женевьеву и Мориса беседующими в саду о ботанике.
Глава XX
Цветочница
Наконец наступил четверг — день дежурства Мориса. Стоял июнь, небо было ярко-синим, на его фоне четко выделялись новые белые дома. Чувствовалось приближение жары. Воздух Парижа наполнялся ароматом цветущих деревьев и цветов. Эти запахи опьяняли, словно хотели заставить жителей столицы хоть ненадолго забыть об испарениях крови, бесконечно поднимающихся над мостовыми и площадями.
Морис должен был прибыть в Тампль к девяти часам. На этот раз он дежурил со своими коллегами Мерсево и Агриколой. В восемь
Морис уже был на старинной улочке Сен-Жак, в полном одеянии муниципального гвардейца, его тонкую талию украшал трехцветный пояс. Как обычно, он приехал к Женевьеве верхом и по дороге слышал, как ему вслед раздавались одобрительные возгласы истинных патриотов.
Женевьева была уже готова: она надела простое муслиновое платье, сверху — мягкую накидку из тафты, маленькую шляпку украшала трехцветная кокарда.
Моран, которого, как мы знаем, пришлось долго уламывать, из опасения, что в нем заподозрят аристократа, был в повседневной одежде, полубуржуазной, полуремесленной. Он только что вернулся, и его лицо хранило следы сильной усталости.
Моран утверждал, что трудился всю ночь, чтобы закончить срочную работу.
Диксмер ушел сразу же после возвращения своего друга Морана.
— Ну, что вы решили, Морис, — спросила Женевьева, — как мы увидим королеву?
— Мой план таков, — сказал Морис. — Я прихожу вместе с вами в Тампль, представляю Лорэну, моему другу, начальнику караула, после чего занимаю свой пост и в удобное время прихожу за вами.