Шифр Шекспира
Шрифт:
— Ну что ж, вот вам и… То есть про пещеры я знал, только никогда входа не видел.
Я тоже. Правда, с этим как раз все было ясно.
— Теперь видите.
— Не очень-то через него влезешь, — заметил Мэттью. — Если только ты не мышь с крыльями.
— Это поправимо.
Мистер Хименес кивнул и, вернувшись к мулам, снял с седел лопату и пару ломов. Стоило только воткнуть лопату, как раздался сердитое шипение гремучника. Мистер Хименес едва успел меня оттащить — змея бросилась прямо мне на ноги. Пока мы приходили в себя, она выползла из норы и скрылась в
Я завороженно следила за гадиной. Еще чуть-чуть, и не миновать мне участи Клеопатры. Ночью сэр Генри пытался сделать из меня Полония, а в результате я убила его. Может, поделом было бы мне умереть случайной смертью, как египетской царице?
— Больше там их, часом, нет? — спросил Мэттью, содрогнувшись.
Мистер Хименес сплюнул.
— Сомневаюсь. Для зимовки поздновато. Мы ее потревожили, вот она и выползла. Если бы с ней сидел еще кто-то, уже бы заметили.
«Сама виновата», — подумала я. Раз собралась лезть неизвестно куда, придется быть чертовски осторожной, чтобы вернуться живой.
Почва вокруг дыры оказалась довольно рыхлой, однако работа все равно выдалась не из легких — разгребать камни и песок. Только через два часа нам удалось расширить дыру до такой степени, чтобы Мэттью мог пролезть внутрь. Ниже в скале виднелась не то расщелина, не то желоб. Мэттью покрутился на месте, осматриваясь, потом выбрался назад.
— Дальше — просторнее, — доложил он, — так что пролезть можно. Хотя понадобятся фонари.
Я склонилась над дырой. Света извне хватало ненадолго, в глубину он не проникал совсем, чего нельзя было сказать о звуке. Писк летучих мышей слышался даже на поверхности.
— Кто-нибудь из вас раньше спускался в пещеры? — спросил мистер Хименес.
— Я спускалась.
Он посмотрел на меня — пристально и сурово:
— Вы уверены, что без этого никак?
«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною». В первые годы, что я провела у тети Хелен, мы с соседскими мальчишками лазали в какие-то пещеры. Не потому, что хотелось, а на спор. Когда я доказала, что не хуже их и не струшу, если придется, мои пещерные вылазки закончились. Кое-чему я научилась, но даже до этого мне в голову не приходило спускаться первой, а те пещеры, между прочим, уже полвека служили площадкой для подростковых игрищ. Перспектива лезть неизвестно куда меня совсем не прельщала.
Однако медлить нельзя. Бен точно не станет.
Я, поразмыслив, кивнула.
— Если она идет, то я тоже, — сказал Мэттью.
— Тебе это не обязательно.
— Если ты думаешь, что я пущу тебя туда одну, — вызывай «неотложку».
Может, мне стоило поотговаривать его еще… Однако я слишком хорошо помнила первое правило спелеолога — никогда не спускаться одному. Мистер Хименес пошел к своему мулу и на этот раз принес две старые шахтерские каски, помятые и поцарапанные.
— Вот, остались после сыновей, — сказал он. — Нола подумала, могут сгодиться когда-нибудь. Старье, зато батарейки в них новые.
— А как же вы? — спросила я.
Мистер Хименес приторочил лопату к седлу.
— Я с вами не полезу. Не по душе мне такая потеха — хоронить
Он показал мне, как пользоваться передатчиком, и мы подобрали для него хорошее место среди валунов. Затем мистер Хименес сел на мула, взял за уздечки наших и ускакал. Я постояла, всем телом впитывая солнечное тепло и дыхание ветерка, не зная, когда доведется почувствовать их снова. На горизонте никого не было, только пожелтевшая трава колыхалась да орел кружил в вышине.
— Он ведь там, — тихо сказала я. — Бен. Вот-вот явится.
«Роз изменила имя, — прошептал он тогда в библиотеке. — Может, мы и тебя переименуем?» Мне вспомнилась Лавиния. Несмотря на тепло, я поежилась.
— Эй! — Мэттью обнял меня за плечи и привлек к себе. — Сначала ему придется одолеть меня.
Отверстие пещеры позади него зияло, словно прореха на ткани утра. Возлюбленного Лавинии убили у нее на глазах, а после бросили в такой вот яме посреди чащобы. «Проклятой, черной, полной крови яме», как назвал ее Шекспир. А саму Лавинию… Я стряхнула с себя эту мысль и устало улыбнулась:
— Спасибо.
— За Шекспира, — сказал Мэттью, наклоняясь меня поцеловать.
«За правду, — подумала я, — какой бы она ни была».
Мы нахлобучили на головы каски и включили фонари. Я бережно заправила брошь на цепочке под рубашку и поползла в темноту.
45
И тьма над бездною.
Щебнистый туннель наискось спускался в самую утробу земли. Стены сомкнулись вокруг нас, и дальше пришлось ползти на животе. Местами было так тесно, что нужно было выдыхать, чтобы протиснуться между камней. Где-то в глубине попискивали летучие мыши. Свет фонаря проникал лишь на несколько футов, а дальше залегала тьма — осязаемая, зловредная тварь, вобравшая в себя дремучую ярость гор. Мы ползли час, а может, и два, однако преодолели не больше полумили. Здесь время ничего не значило.
Внезапно я вляпалась рукой в какую-то грязь и поняла, что туннель кончился — по крайней мере стены и свод отступили. Я задрала голову.
Зря. Весь потолок шевелился от летучих мышей, сбившихся в кучу, как пчелы в улье, — только глаза-бусинки блестели, разглядывая меня. Едва их коснулся свет, они сорвались темным вихрем и стали, вереща, носиться над головой. Я съежилась в грязи, зажмурившись и заткнув ладонями уши, пока мыши не успокоились и не начали возвращаться по местам.
Тут-то до меня и дошло, что грязь тоже шевелится.
Не грязь — гуано. И оно кишело жизнью: сверчками, сороконожками, пауками — белесыми и слепыми, как все обитатели пещер.
Мы со всех ног поползли дальше, стараясь не замечать копошения внизу и возни на потолке. Хорошо, ползти было недалеко, всего десять — пятнадцать ярдов. Вскоре начался другой туннель, уходящий в глубь холма. Чтобы добраться до входа в него, пришлось отвалить пару булыжников. Я прошмыгнула в отверстие и села отдышаться, привалившись к каменной стенке. Меня трясло.
— Хочешь, вернемся? — предложил Мэттью.