Шикша

Фонд А.

И тут я аж подпрыгнула, когда меня сзади потрясли за плечо. Испуганно ахнув, я выползла наружу.

Надо мной стоял Митька. Он один вообще в лагере не пил.

— Зойка! — сказал он, глядя, как я собираюсь. — Куда это ты?

— На пятьдесят восьмой, — буркнула я.

— Зачем?

— Я точно знаю, что вся эта ситуация началась оттуда, — набычилась я, понимая, что он сейчас начнёт отговаривать меня и запрещать идти. Но сидеть в лагере, в неизвестности и смотреть на бухающих мужиков, у которых уже вот-вот скоро сорвёт крышу, так как я единственная здесь баба, а Бармалея нету, — я не собиралась.

— Это опасно, — мрачно процедил Митька.

—

Оставаться в лагере среди пьяных мужиков посреди глухой тайги — ещё хуже, — вздохнула я.

— Ладно. Но я иду с тобой! — сообщил он мне непреклонным тоном.

Глава 19

Мы вышли из лагеря тихо, незаметно и без всяких там фанфар. Никто радостно не подбрасывал чепчики вверх и безумству храбрых тоже не аплодировали.

Оставив пьяный лагерь за спиной, мы направились в сторону пятьдесят восьмого.

Перед этим, Митька провёл дотошнейшую ревизию всех тех вещей, которые мы берём с собой и больше половины барахла было оставлено его волевым решением. Зато он не позволил мне тащить рюкзак, попихал мои вещи в свой.

Согласно Митькиным полевым нормам и совести, мы взяли: две алюминиевые кружки и две ложки, восемь таблеток сухого спирта и две пачки спичек, верёвку, нож, маленький топорик, самую маленькую и легкую двухместную палатку, два спальника, два коврика под спальники, по комплекту запасных носков, кусок клеёнки, большую флягу с водой (где-то на литр), жестянку с вареньем (клубничным, около 200 грамм), две горсти конфет (каких-то карамелек), несколько мятных пряников, полбуханки хлеба, три немного зачерствевшие лепёшки (их ещё Аннушка делала), две банки тушенки, заварку чая (примерно горсть), с десяток кубиков рафинада, соль, зелёнку, бинт, таблетки от живота и обезболивающее.

Я решила прихватить небольшой рюкзачок, больше смахивающий на торбу (приобрела с помощью Яши в городе, он был примерно литров на пять, или даже ещё меньше). Туда я запихала запасные трусы, рубашку, тапочки (помнила, как оставила сапоги в болоте и как потом пришлось босяком идти), зубную щетку и зубной порошок, шампунь, кусок мыла, крем для лица, упаковку ваты (ну мало ли), тёплую вязаную жилетку, запасную ситцевую косынку, запасной носовой платок, прорезиненный плащ-дождевик. Немного подумала и добавила фотоаппарат (надеюсь, мы вернёмся ещё до того, как приедет Бармалей и увидит, что я взяла без спросу), записную книжку, два карандаша, линейку, портняжный метр (мы иногда использовали для отмеривания границ при взятии укосов фитомассы).

Митька как увидел, так возмутился. Из моего рюкзачка были безжалостно выброшены — рубашка, зубной порошок, шампунь, кусок мыла, крем для лица, тёплая жилетка, ситцевая косынка, записная книжка, карандаши и линейка. Он немного подумал и выложил ещё и фотоаппарат. Зато мой спальник отдал нести мне.

Меня такой расклад совершенно не устраивал, но и спорить с Митькой не хотелось, поэтому я схитрила: вырвала пару листочков из блокнота и взяла карандаш-огрызок, сунула их в карманчик энцефалитки. И вместо куска мыла прихватила малюсенький обмылочек, который Аннушка уже сто раз хотела выбросить, но всё руки не доходили. Жилетку надела на себя, благо дул довольно-таки холодный ветер. Косынку повязала на шею, как бандану.

Ну, хоть что-то спасла, и то ладно. В дороге всё пригодится, это я уже точно знаю по опыту.

Мы вышли из лагеря. Идти предстояло долго: пока я «прохлаждалась» в городе и в Кедровом, прошли затяжные дожди, ручей вышел из берегов и часть территории, в том числе и та, по которой прошлый раз

возвращалась я, оказалась сильно затопленной. Поэтому, после недолгих раздумий, мы решили идти кружным путём. Так хоть дольше, зато безопаснее.

Первые километры мы шли, весело переговариваясь. Митька рассказывал какие-то анекдоты, шутил, я в нужных местах смеялась, стараясь подстроиться под его шаг.

Погода, как я уже говорила, особо не радовала — с запада дул противный пронизывающий ветер, норовя забраться под одежду и выморозить до костей. Я порадовалась, что одела на себя вязанную жилетку, так было значительно теплее.

С увалов мы начали спускаться вниз, и Митька подал мне руку. Я сначала не поняла, замешкалась, но он усмехнулся:

— Здесь крутой склон.

Я взялась за его руку. Ладонь была горячей, шершавой от мозолей.

Внезапно нога моя поехала на влажноватой траве и, если бы не Митька, я бы точно с размаху ухнула бы вниз. А так он придержал.

— С-спасибо, — с перепугу хрипло поблагодарила я, пытаясь отдышаться.

— У тебя неудобные резиновые сапоги, — резонно заметил он. — Вот у меня — в самый раз, хорошие… сцепление с травой нормальное. А у тебя — насмешка одна. Да и великоваты они тебе, раз нога туда-сюда болтается.

— Тебе легко говорить, — вздохнула я, — а у меня проблема — нету таких сапог моего размера. Хорошо, что хоть эти удалось найти.

Митька ничего не сказал, дальше мы шли в молчании.

Травянистая растительность, которая состояла из мятлика, тимофеевки и овсяницы луговой (остальные виды я не знала) постепенно менялась на осоки. А запах сухой гвоздики сменился на крепкий аромат багульника. Я сперва не обратила внимания, но потом под ногой чвакнуло, затем — ещё раз, и ещё: мы вступили в болото. Оно было не сильно топким, нога погружалась в сизо-зеленоватую жижу примерно по щиколотку, но, в отличие от болота с белокрыльником, это было чвакающе-засасывающее болото, где каждый шаг давался с трудом, приходилось буквально выдирать ногу из жижи. Так мы брели довольно долго, где-то часа полтора, ещё и проклятого ветерка, на который я сердилась наверху, не было и табуны мошкары буквально облепили меня и коллективно грызли, даже сетка энцефалитки не спасала никак. Я дышала, как загнанная лошадь, пот стекал уже не ручьями, а реками, струился по спине, нижняя рубашка промокла и противно липла к телу, было капец жарко. Я задыхалась. Уже тысячу раз я пожалела, что натянула тёплую жилетку на себя: что наверху было благом, сейчас превратилось в ад,

А гадскому Митьке всё нипочём. Мало того, что идёт в одной тонкой рубашке, закатав рукава по локти и никакая мошка его не трогает, так ещё и разулся, резиновые сапоги притачал к рюкзаку, штаны подкатал до колен и идёт себе спокойно — на чавкающую грязь ему явно фиолетово.

В одном месте Митька остановился, сверяясь с компасом, и закрутил головой, определяя дорогу. Я остановилась, хрипло дыша, легкие гудели, как кузнечные меха. В ушах бухало. Взглянув на край болота, я обессиленно застонала — мы прошагали только половину пути.

Божечки, я же еще столько не выдержу! Хотелось сесть прямо в болото и никуда больше не идти. А гадский Митька, увидев моё состояние, заметил:

— Имей в виду, Зойка, я ещё выбираю в болоте самые сухие участки, и иду из-за тебя медленно. Был бы я сам, я бы уже со следующего увала спускался.

Я мучительно застонала. Митька смилостивился:

— Ладно, ещё минуту отдыхаем. И сам, гад, засвистел под нос какой-то бравурный мотивчик.

Чтобы протянуть время (мне минуты было мало), я спросила: