Шикша
Шрифт:
Оставались продукты. Я задумалась, брать или не брать? И тут над головой раздался весёлый голос:
— О! Ты уже проснулась, Зойка? Долго спишь!
Внутренне ахнув, я подняла голову — надо мной стоял Митька и весело улыбался своей мальчишеской улыбкой. В руках у него была кружка с ещё не до конца поспевшей морошкой.
— На, держи, — протянул он мне кружку.
— С-спасибо, — ошарашенно сказала я и взяла кружку. Руки слегка дрожали.
— Ты чего? — удивился он.
— Да так… я это… думала… —
— Что думала?
— Ну… ты ушел…
— Я? — аж опешил Митька, а потом посмотрел на моё сконфуженное лицо и расхохотался, — вот ты совсем глупая, Зойка! Ну вот за кого ты меня принимаешь? Как бы я мог бросить человека, тем более женщину, одну в тайге?
От стыда я вспыхнула.
— Ладно, не красней ты так, — хмыкнул Митька и перевёл разговор на другую тему, — Раз ты всё тут почти собрала, сейчас попьём чаю, да и двинемся потихоньку.
— Но ведь уже больше пяти утра, — нерешительно сказала я.
— Уже одиннадцать! — хохотнул Митька, — но ты так сладко сопела, что я не решился тебя будить. Да и ладно, что изменится от того, если мы придём туда чуть позже?
Я пожала плечами.
— Вот и я так думаю, — резюмировал Митька. — Поэтому не будем рвать жилы.
Мы шли по лесу, промеж кедровых сосен. Лес был хороший, светлый, полный вкусного воздуха, которым хотелось дышать и дышать. Высоченные сосны росли на расстоянии друг от друга, поэтому идти по опавшей прошлогодней хвое и белому ноздреватому ягелю было легко и приятно. Митька шел чуть впереди, выбирая дорогу, а я — за ним, шаг-в-шаг.
Густо пахло сосновой живицей и ароматами начинающей поспевать княженики, которая всегда пахнет, словно французские духи. Хоть легкий ветерок, слоняясь промеж сосен, прогонял мошку, но было всё равно тепло, так что я даже чуть взмокла.
Где-то, высоко в кронах заухала какая-то птица. Через секунду ей откликнулась другая. Потом третья.
Так мы и шли, слушая птичье многоголосье и вдыхая вкусные запахи хвои.
Внезапно Митька так резко остановился, что я чуть не налетела на него.
— Что? — спросила я.
— Тихо! — велел Митька, тревожно оглядываясь вокруг.
Я тоже замерла, усиленно закрутив головой по сторонам. Но везде была лишь спокойная зелёная стена леса.
Митька нагнулся и что-то подобрал из травы.
— Вот, — на его ладони лежала полоска ткани, синяя, в цветочек.
— Это же Аннушки косынка, — упавшим голосом сказала я, и потрогала ткань.
— Я тоже узнал, — согласился Митька, засовывая платок в карман. — Значит она здесь недавно проходила. Жалко, что на хвое следов не видно.
— Ага, — поддакнула я, — нужно смотреть внимательно.
Митька ничего не ответил, лишь взглянул на меня с таким видом, мол, а я,
— Не беги, — одёрнул меня Митька.
— Но там же Аннушка, — сказала я.
— Сама подумай, если она шла добровольно, то мы ей там точно не нужны. А если же её тащили, то прошло слишком много времени, и мы ей уже ничем не поможем.
Я охнула и прижала руку к губам.
— Да погоди ты охать, — покачал головой Митька, — я же просто сказал.
Я кивнула.
— Поэтому идём как шли, — велел Митька, и я возражать не стала.
Мы спустились по крутому обрыву вниз. Здесь было темно и сыро. Мокрый хвощ противно скользил под сапогами. Я всё время боялась поскользнуться и грохнуться. Причем не падения боялась, а что Митька опять смеяться будет.
Мы прошли немного по считай самому дну глубокого и широкого оврага, края которого с одной стороны были глинистые и поросли осоками, а с другой — усыпаны дресвой и щебнем. И вот тут-то, между камнями весело журчал родничок.
— Гляди-ка! — обрадовался Митька и первым попробовал воду. — Вкусная, можешь пить. Только осторожно, она с ледника течёт, не застуди горло.
— Откуда здесь ледник? — удивилась я, — везде лес же.
— Да это я не так выразился, — отмахнулся Митька, выливая из фляги остатки противной, пахнущей рыбой, желтоватой воды из озера.
Я набрала воду в ладони и попробовала. Она была нереально вкусная, свежая, и такая холодная, что аж зубы заломило. От удовольствия я пила и пила. Пока мой живот не надулся и стал похож на барабан.
— Водохлёбка, — обличительно констатировал Митька, ополоснул флягу и начал набрать туда воду.
Пока он набирал, я спросила — всю дорогу мне не давал покоя вопрос:
— Мить, как ты думаешь, Аннушка жива?
Митька остановился и посмотрел на меня сверху вниз с жалостью (я, когда пила, то присела на корточки):
— Ну, вот что мне ответить тебе, Зойка? Я также знаю, как и ты. То есть не знаю нихрена. Но ты же хочешь, чтобы я тебя успокоил? Ладно, могу сказать, что всё хорошо и она отдыхает где-то под деревом.
— Я серьёзно!
— И я серьёзно. Но если ты хочешь моё мнение, то скажу так: Аннушка оказалась не так проста, как я думал. И это её исчезновение, как-то оно с нашей Аннушкой не вяжется…
— Что ты имеешь в виду?
— Если Нинка мелкая, то ей щелбана дай, и она скопытится. Бери на плечо и тащи, куда хочешь. То есть в то, что её похитили, я ещё как-то поверю. А вот на Аннушку — нет. Она кулаком быка положит.
— А если на нее ружье навели и заставили?
— Это же Аннушка! — хмыкнул Митька и завинтил крышку на фляге. — она бы так их навела, что я им не завидую! Нет, она ушла сама. И сделала это добровольно. Вопрос только: зачем?