Схимники. Четвертое поколение

Дорош Сергей Васильевич

– Две пары, – наконец промолвил он. – Да, две пары.

– Ошибаешься, пара тут одна, – ответил я. – Зануда и Малышка – сами по себе.

– Это ведь вы сбросили местных соглядатаев с нашего следа.

– Плевое дело, – откликнулся Зануда. – Рвения много, умения достойные, опыт есть, да только с такими, как мы, они не сталкивались. А если и сталкивались, ничего полезного не вынесли.

– А ты что скажешь, воевода? – Быстрый взгляд раскосых глаз скользнул по Барчуку, но тот поперхнулся. Посмотрел на Ловца глаза в глаза.

– А

я ведь не узнал тебя, – медленно промолвил бывший егерь.

– Ну как, воевода, нашел своего схимника? – Теперь в голосе степняка звучала неприкрытая насмешка.

И вдруг он рассмеялся в голос, хлопая себя по коленям:

– Эх, Искатель! Ах, Искатель! Что ж раньше мы с тобой не встретились? Два раза жизнь сводила! Учеников-то твоих я знаю, да, знаю. Вот эти две девицы – Корчев. Князь Будимир. Нанял меня найти их. Да, нанял. По следу шел – в Тихую Замуть пришел, там тоже наняли, только вот этого найти. Я же вас до границы с антами вел. Потом вернулся – и тем и другим сказал, где вы, с кем. Озолотился.

– И как? – спросил я.

– Два года жил безбедно. А эти умники, ох умники, решили в антов переодеться да на караван напасть. Снюхались княжьи люди да тати городские.

– В антов? – Я понимающе усмехнулся.

– Ну да, в антов. Они же жизни Пограничья не ведают. Хотя, вернее, не ведали. Лазутчиков-то послали, те подтвердили: нужные люди при караване. Ну и отпустили меня с заработанным золотом. Да, отпустили. Я же не убить был нанят и не девок связать да привести пред светлы очи Будимировы. Ой, и светлы очи у твоего, девка, батюшки.

– Как он там? – спросила Малышка, затаив дыхание.

– Здравствует, девица. На хвори не жалуется. А людей его лесные братья в той же засаде и положили. За антов, видать, приняли. Ну и дело привычное, стрелами утыкали, а кто от стрел попрятался, мечами искрошили. Лесные – они на расправу скорые. А уж потом и с последышем твоим судьба меня свела. Какое имя принял, воевода? Схимник Егерь был уже.

– Барчуком кличут, – отозвался тот, переходя на манеру речи Ловца.

– Ой, метко назвали. Барчук и есть. А гордости сколько! А гонору! Но упертый был. Я же его почти до костра твоего довел.

– Значит, это ты был, – кивнул я.

– Княжна заметила меня, да, Искатель, заметила. Я такие вещи чую. Потому и ушел. А так интересно было бы посмотреть, как этот Барчук тебя побеждать пытался. Да, интересно, эх, не судьба. А за засаду извиняй. Знал бы, что ты замешан, не повел бы я людей княжьих да татей замутских. Но я ж только след видел.

– Тебе, Ловец, не передо мной извиняться, – ответил я. – Перед теми, что в засаде полегли. Охрана у каравана тогда добрая была. Как ни прикидывай, не выжили бы твои наниматели. А за Барчука спасибо. Может, и в Лихов тебя жизнь занесла, когда чума там буйствовала?

– Нет, Искатель. Далеко я тогда был. Только слухи о черной смерти до меня докатились. А потом – Император объявился.

Пытался я к нему подобраться, да что толку? Сразу понял, схима его охраняет. А как схимника того в наряде дружинника увидел, о котором рассказывал тебе, так убедился в этом. Да, убедился. Из наших кто-то за спиной его стоит. Из кузенов, – добавил он, бросив на меня быстрый взгляд.

– С чего взял? А может, какой твой брат?

– Из моих братьев только Акын остался. А он среди степняков живет. Ни к чему ему венедские княжества.

– А если передумал?

– Акын? Эх, Искатель, не знаешь ты нас, степняков. Он скорей бы Орду собрал да на север двинул, чем изнутри пытался бы венедов захватить. Только не таков Акын. Да, по самодовольству ему равных нет. Его в степях почитают как великого мудреца и непревзойденного бойца. Любит брат мой и силой с кем-нибудь помериться, и так сделать, чтобы ханы на курултае приняли его решение, да еще за мудрость благодарили. А как поет! Ах, как мой брат поет! Он одной песней из людей способен веревки вить.

– А еще небось красавец писаный, – ехидно поддакнул я.

– Акын? Не, не красавец. Ох, не красавец! Ноги кривые, глаза косят, зубы щербатые. А лысину на макушке даже схимой вывести не смог.

– Разве не все вы, степняки, такие? Кроме лысины, конечно, – с наивным видом поинтересовался я.

– Ох, Искатель, шутник ты. – Ловец рассмеялся. Но вдруг оборвал смех и продолжил уже серьезно: – От Золотого Моста на юг двину, может, на корабле, быстрее будет. К брату Акыну в гости поеду.

– Думаешь там жить?

– Ах, Искатель. Умный, а глупости говоришь. Не уживутся два схимника в одном улусе. В Империю звать его буду. Если и сможет кто сбросить с имперцев эту их дрему и повальную почтительность к Императору – так только Акын своими песнями.

– Думаешь, люди тебе спасибо скажут?

– Сразу не скажут. А только нельзя оставлять все как есть, ох нельзя.

– Напрасно все это, – покачал я головой. – Может, в степи Акын – властитель дум. В Империи все по-другому. На одного него тысячи сказителей, которые Императора славят.

– А ты слышал их песни?

– Я – нет. Малышка слышала.

– В старые времена на этой ерунде они бы и на кусок хлеба не заработали, – задумчиво произнесла моя ученица. – Послушала. Музыка примитивная, слова – еще хуже. А народ слушает, в ладоши хлопает. Что с людьми случилось?

– А то и случилось, – с необычной для схимника горячностью ответил Ловец. – Мозги у всех жиром заплыли. Да, заплыли от сытой жизни да чувства безопасности. Коли есть в песне строчка об Императоре, какой он сильный, мудрый, или про землю венедскую, бескрайнюю, богатую, родную-любимую, то слушают, раскрыв рты. И поверьте мне, из императорского дворца эти все горе-певцы растекаются по градам и весям. Не полками держит венедов в повиновении Император, а тем, что все думы их им же в голову вложены.