Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну !

Раздольнов Глеб

Совсем я усох, но наконец свершилось!

Набрал я нужную сумму и вместе с продажей квартиры мы вытягивали не на шикарный, но на вполне приличный особняк. Не на Рублевке, чуть в стороне и подальше, но решили - не беда... Я вздохнул как бог, решил, все - точка! Заселимся значит и будем жить тихонько на радость себе...

Очень я быстро все устроил. Осбняк присмотрел, сговорился, нашел покупателя на квартиру, хорошо продал, дороже, чем ожидал.

Тут казус и случился.

Сидим мы тихо в проданной уже квартире, деньгу листаем -

пересчитываем. Назавтра мне расплачиваться предстояло с хозяином коттеджа, он потребовал наличку, что ж попишешь, ведь продавал дешево, жаль упускать хороший случай. Пошел поэтому на риск, снял всю сумму со счета, ни о чем, ну ни о чем ведь не подозревал.

Сидим мы значит. Тут звонок.Никто не заволновался даже, поскольку плохого никто не ждал. Старшая доченька открывать пошла. Я ж все репетиторствовал, ко мне все еще не по одному балбесу заваливало. Никто не пошевельнулся, никто не всполошился, дальше сидим - валюту суммируем.

И тут! Господи!

Как ворвались, все в черном, злые, страшные, с оружием... Плакали наши денежки, плакали...

И мы с ними плакали, то есть без них уже плакали.

Операцию-то, всю затеечку дочь родная старшая сочинила. В отца, скажу я вам, в отца, как пить в отца.

Но пожалела она нас, поселила в однокомнатной квартирушке, а сама с бандитиком главным улизнула в штаты. До сих пор в Америке, в кино устроилась, играет. Видел я её намедни в одном занятном, знаете, порнофильмчике. Звезда!

А мы немного совсем пожили на новой жилплощади. Взорвали нас. Помните случай на улице Гурьянова? Я понимаю позабылось уж, сколько всего случилось с того времени...

Меня вот Господь пожалел, оставил жить. А девчушку с мамкой грохнуло. Я ведь и дома в тот день не был, только через неделю узнал, что произошло.

Пьянствовал. Пил, где ни попадя.

А ведь и никаких документов не осталось, семейка на себя жилплощадь приватизировала, боялись уж меня пьяного, что пропью все на фиг. Вот и остался без ничего. Брожу себе. Раньше в Москву заходил, постою поплачу на месте гибельном, а теперь, когда стена кругом и не попасть туда. Нищих-то на проспекты не допускают.

Жилищный комбинатор зарыдал вдруг и заревел, как бык на бойне. Крупные грязные капли стекали по впалым непроходимым от зарослей щетины щекам.

– Я пы-ытался, - скулил он сквозь слезы, - пы-ытался перелезать через нее, да как перелезешь? Огро-оменная гадина, ве-елика... Долбил её ломом, да разве продолбишь. Крепок мегалит! Уж арестовывали меня... Терроризм шили.

"Ещё не то пришьют,- подумал Веня,- зона на пятьсот верст от Московии считается терротерриторией, здесь любой проступок по двойному наказанию карается. Еще хорошо отделался."

Вене вовсе не жаль было бездарного махинатора, но отчего-то на душе стало противно и грустно. Он выслушал длинную историю без особого удовольствия, она ему напомнила его собственную, которую вспоминать не любил.

Но где-то в самой

глубине сознания, в потаенных недоступных для анализа дебрях мыслительного процесса Веня если и не пожалел, но и не презрел проходимца, а снисходительно отнесся к его положению. Ведь если у Вени и оставалась хоть малая, а сам стрингер считал, что немалая, надежда на возвращение в Столицу, то у нищего бродяги её вовсе не было. Веня оттого ощущал свое значительное превосходство.

Стрингер решил смилостивиться, снизойти до несчастного, подсказать ему несколько скрытых подземных туннелей, вырытых сервизами, бегающими в Московию в самоволки. Не успел.

Откуда ни возьмись, через лесной бурелом на развезенную дорогу выкатило чудовище - внеземных размеров внедорожник с колесами фантастического диаметра. Видавший виды Веня напугался, присел от неожиданности, а философ махинатор вовсе струхнул.

Бежать - первое, что пришло Вене на ум, поскольку он не сомневался это за ним. Но куда убежишь от такой махины по склизкой почве, враз нагонят, лучше и не дергаться. Так и остался стоять у предавшего его "седана".

Однако, к огромному изумлению Вени те, кто появился из машины никакого отношения к опричникам иметь не могли. Это были другие люди. Всего три человека. Одетые в камуфляж.

Первым тяжело спрыгнул на землю большой грузный с довольной широкой ухмылкой Генерал армии. Вторым свалился и, видимо, больно ударился о грунт длинноногий, щуплый, узкоплечий - куртка свисала сразу от шеи, с землянистым худым лицом Чиновник администрации. А третьим оказался Крутой коммерс, в прошлом Большой Бандит.

Все трое были пьяны в студень, но умело держали равновесие. Продолжительное время они придирчиво оглядывали Веню и бродячего квартирного мошенника. После Крутой коммерс, в прошлом Большой Бандит сипло брякнул:

– Знатная дичь!

У Генерала в исподлобье зажегся живой веселый уголек, а Чиновник засеменил по глине, мелко и смешно перебирая ноги, загоготал:

– И-их! Загоним их, загоним!

– Чай, надо бы загнать, - согласился Генерал и мотнул зверино головой, сбрасывая томительную хмельную дрему.

– И не тех в наших палестинах загоняли, - суетливо поддакнул Чиновник, - коль у нас тут не фазенда, или, черт, как она там у них называется-то - ристалище?
– нет, как-то по другому, прерии что ль? На какую хрень этот чертов Хэмингуэй ездил? А?

– Хэмингуэй ездил на побоище, - гнусаво выжал из себя в прошлом Бандит и додумав, тяжело шевеля мозгами, добавил, - в Африку... Нам Татьяна Михайловна в школе говорила... Давно очень.

– Знатоки! Ип вашу дрысь!Храмотеи!
– сурово пристыдил Генерал, - старик Хэм ездил на корриду!

– Да ты чо чокнутый такой...- серьезно возразил Крутой коммерс, коррида - это когда быки, такие животные злые, с рогами, знаешь такими, бьются с парнями в красных плащах. А он ведь сам дичь валил, львов, тигров.