Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну !
Шрифт:
Она испытуще глядела сверху вниз, приподняла алое платьице, обнажив хрустальное коленце, после подмигнула:
– Ну как я тебе?..
ФАЙЛ ВТОРОЙ.
Толстые мокрые губы, растянутые в широкой улыбке, и заплывшие темные глаза Арутюнова - первое, что увидел Смоковницын, очнувшись. И еще услышал частую барабанную дробь, похожую на перестук колес железнодорожного вагона. Новоявленный начальник умильно ласкал его нежно-греющим взором родной матери. Милиционер попробовал приподняться, чтоб хоть немного осмотреться. Но Арутюнов заботливым родительским движением
Петр все-таки успел заметить, что находятся они посреди пепелища. Прямо перед ним кирпичные развалины большого дома, развороченные фрагменты металлического забора, горы покореженного кровельного железа, черепицы. А сам он лежит на пыльном, дурно пахнущем тюфяке, как и еще несколько человек в милицейской форме и армейских камуфляжах, под брезентовым навесом. Накрапывал дождь, стало понятно происхождение барабанной дроби.
Последнее, что помнил Смоковницын - мясистая морда Саврасыча и быстрый отблеск вороненной стали. По обломкам забора, по другим деталям Петр понял, что он по-прежнему на даче у Лярвина. Только дачи больше не было.
– Что... что случилось?
– попытался он спросить у Арутюнова. И подивился своему голосу. Низкий чрезвычайно, тихий, почти глухой, даже не поймешь откуда звуки летят, по-прежнему из горла или из вибрирующей груди.
Но Арутюнов услышал.
– А-а? Все-таки заговорил. Ты слабый, Петя, пока очень слабый, вставать нельзя, ходить нельзя, лежи, сейчас отвезем в больницу. Тебе помогут.
– Что...случилось?
– не более эмоционально, но гораздо настойчивей и энергичней повторил капитан свой вопрос.
– Я тебя, Петя, предупреждал, - занудил начальник, - предупреждал! Говорил, не суйся к губернатору, говорил! А ты не послушался. Я тебе говорил, что хуже будет? Вот хуже и вышло. Взорвал Лярвин свою дачу, а сам, похоже, ушел.
– А вы его арестовывать явились?
– Петр попытался добавить во фразу каплю сарказма, но не вышло.
– Да, - просто и незлобиво ответил Арутюнов, - почему бы его не арестовать, как ты считаешь? Улики против него есть. Поведение его в последнее время нас настораживает.
– Какие улики?
– Ну, Петя! Ты же лучше меня знаешь, что найдено на набережной, и чьи на этом найденном отпечатки.
– Бутылка коньяка еще ничего не доказывает, - прошептал Петр.
С каких пор?
– поинтересовался Арутюнов, - зачем же тогда ты
совался к Лярвину, о погоде побеседовать?
– Нет.
– Вот видишь! Неправильно ты рассуждаешь, капитан, и действуешь неправильно.
– Одна бутылка еще ничего не доказывает, - все-таки настойчиво шептал Смоковницын, - могли подбросить, подставить чтобы...
– А куда же отпечаток денешь?
– заулыбался Маргел Юросович, - тоже подкинули? Для отпечатка, как минимум, ручка нужна, а где ручка, там и владелец ручки. А значит Лярвин на набережной был!
– он тоном надавил на последнее "был" - а раз был, то причастен хоть каким-то боком к гибели Крохобора. Тебе не нравится ход моих рассуждений? А, Петя?
Смоковницын молчал.
–
Он кивнул в сторону пепелища. Петр покосился в указанном направлении. Там, где возились спасатели в ярко-оранжевой форме и военные в коричнево-зеленой, там, где торчала из разваленных бетонных плит перегнутая многократно толстая арматура, там, где сохранилась кладка, а каменные ступени вели в подвал, несколько человек извлекали из подземных помещений, сильно засыпанных, но не обрушившихся, всякую хозяйскую всячину.
Здесь были и плотницкие инструменты, и садово-огородный причиндал, рядом аккуратной кучкой лежали автомобильные детали, чуть в стороне - гора старой одежды, обуви, а за ней - именно то, на что и указывал Арутюнов - два ящика со знакомыми бутылками. Даже на расстоянии безошибочно угадывался коньяк "Вайнах", в обычной своей желто-коричневой расфасовке.
Петр бессильно откинулся обратно на тюфяк.
– Откуда это?
– только и спросил он.
Арутюнов повел могучими бровями.
– Из подвала. Дача старая. Там в подвалах чего только нет. За тридцать лет накопил хитрый полковник. Все с Кавказа сюда свозил. Когда хозяйка была жива, то, наверное, порядок был. А теперь - бардак. Все пыль - грязь поросло. Паутина кругом.
– А что с хозяйкой?- удивился Петр.
Арутюнов пристально поглядел на Смоковницына.
– Неужели не знаешь?
Нет, Смоковницын не знал.
– Трагедия в их семье, большая трагедия была. Он и озлобился после этого. В две тысячи четвертом его жена с дочерью погибли в метро. В Москве. Поехали по пустяковому делу и не вернулись. А полковник, тогда еще капитан, в Янске пытался свои боевые получить. Она ему со станции метро позвонила, сказала, куда едут, когда вернутся. А через пять минут передают - взрыв, как раз на этой станции. Документов их не нашли, останков тоже... Полковник бился-бился, все бесполезно. Хоронить некого, компенсации не положено, да еще и боевые его куда-то не туда приписали, что и их не получил, хоть и судился полгода. Тогда он в политику и дунул со злости. А коньяк-то у него здесь еще с первых, видать, командировок, с девяностых годов. Он может и забыл про него, а вот на встречу со старым другом отправился, вспомнил, да и прихватил.
– Со старым другом?
– изумился Петр - как же так - со старым другом? Вы шутите?
– Вовсе нет! Совершенно серьезно говорю, - сказал Арутюнов с такой интонацией, что не поверить ему было невозможно.
– Что ж тогда получается? Ерунда какая-то? Ваша версия рассыпается, если они были дружны!
– Ну, во-первых, и старые друзья бывает сорятся, а во-вторых, дружба у них все-таки осталась в прошлом. Реальность более застит глаза, нежели романтические воспоминания о прекрасных временах. Они сильно изменились за последние десять-пятнадцать лет, постарели, другие интересы, другие увлечения. Так что вот... В Чечне девяностых была одна жизнь, здесь другая.