Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну !

Раздольнов Глеб

– Да ну!
– воскликнул пораженный стрингер, - а вы, Елена, знали о том?

Девушка промолчала.

– Нет, - сказал Арутюнов, - об этом, понятно, никто не знал. Ему удалось в качестве компенсации за потери свои выбить лояльность Кремля на выборах в губернии. Мадам Симон с высочайшего позволения президента ссудила Лярвину немалые суммы, ведь так?

Симон прокряхтела что-то невразумительное, в целом, вроде, подтверждающее сказанное.

– Тогда никто не мог знать, что аппетиты губернатора не ограничатся масштабами

региона. Тем более, что покойный Иван Исаевич уверенно контролировал ситуацию, так казалось. А вот когда возникли подозрения, было поздно, Лярвин опередил всех и нанес, не без помощи присутствующей здесь дамы, решительный и беспощадный удар.

Арутюнов замолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением, а Смоковницына от театральности паузы едва не стошнило.

– Ну и какой удар?
– не выдержал Веня.

– Что вы про меня сказали?
– очнулась Симон.

Арутюнов зашебуршал в своем углу, кряхтел, пылил, охал. От едкой пыли, вставшей столбом, благодаря возне гэбэшника у Петра зачесалось в носу. Не выдержал - чихнул. Смачно. Брызги разлетелись в стороны, не успел прикрыть нос ладошкой.

– Ой, - мяукнул Веня, - Петька, вроде, очнулся! Петя, а мы Лярвину кости моем!

Милиционер пробурчал в ответ какие-то слова, смысла которых и сам не разобрал.

– А вот и хорошо!
– обрадовался Арутюнов, - как раз самое интересное узнает.

– Вы про меня что-то имели в виду, - настойчиво напомнила Симон.

– Уважаемая, - хихикнул противно Арутюнов, - что же вы невинную мышку из себя строите?

– О чем вы?
– возмутилась Симон, - я не...

Арутюнов не дал ей договорить он выкрикнул, как взвизгнул, пронзительно-тонко, словно мелкая дрянная собачонка, оглушил всех высокой нотой:

– А кто нехренаську скрал? А?..

ФАЙЛ ЗАВЕРШАЮЩИЙ.

Вспыхнула, будто взорвалась, жаркая алмазная россыпь, и посыпались кругом горящие искрометные голыши и валуны. Беспощадным скорым лезвием, осатанелой молнией ударило в глаза кипящее солярное пламя.

Ослепило.

Даже сжатые плотно - плотно, изо всех сил сжатые веки пробивал беспощадный огонь, трепал, дергал зрительные нервы, хватал их цепкими лучами и мутузил мозговые корки, царапал, царапал по ним, скребся, тянулся раскаленными когтями дальше - к сознанию, к душе тянулся...

Пленники взвыли от нестерпимой боли, от близкой смерти, от бессилья собственного завыли.

– Ай черт!
– ругался Веня, пытаясь скрыть опаленное желтым светом лицо ладонями, - это он, я знаю, он!

– Кто? Что?
– кричал Петр.

– Почему черт?
– гневался Арутюнов.

– Нет, нет не надо!
– сгинался напополам стрингер, - ой, не хочу больше я, не желаю... Я знаю, это Фова.. Фовас, Фоавос... ну его к дьяволу! Забыл как он зовется...

Световой поток схлынул, жар спал.

Но ослепленные герои никак не могли прийти в себя. От мощного излучения перед ними продолжала плыть дымовой

рябью янтарная пелена, клубился рыжий туман и пестрели, мельтешили, искрились огненные точки - солнечные зайчики, как миллион шустрых чертей в сумасбродном пьяном танце.

Потребовалось еще немало времени, прежде чем зрение людей кое-как восстановилось и резь в зрачках поутихла. Теперь они смогли детально осмотреть свой пыльный холодный склеп.

Это была комнатка, вроде той, где Веня имел так и не принесшее ему счастья знакомство с чиновничьей дщерью. Только это помещение более походило на тюремный карцер, закрытый, изолированный, с развалившимся полом, сквозь который проглядывала сырая, поросшая гнилым мхом земля.

А жуткий свет струился из разверзшейся в стене ниши. Белый, стеклянный он не пропускал взгляда, все что видели пленники - большое ватное пятно в образовавшейся дыре.

– Выходите!
– прогремело оттуда.

– А-а зачем?
– поинтересовался Веня. Но ответа не последовало.

Собратья по несчастью сомнительно переглянулись. Никто не осмеливался перешагнуть порог света и тьмы первым. Арутюнов мелко-мелко засеменил к противоположной стене, а Симон впилась острыми пальцами в плечо Смоковницына.

– Ты того...
– неуверенно выпалил стрингер, - ты это бросай, как ты там называешься Ф-фа.. фо...

– Выходите, - грохнуло в дырку.

– Да на фиг!
– ответил Веня, - вот уж! Мне и тут ничего себе...

Смоковницын стряхнул с плеча дрожжащую Симон и шагнул вперед.

– Ой, - вырвалось у Арутюнова, - к-куда? Петя-я...

Капитан провалился в белую вату.

– Не...
– заявил Веня, - я вот не пойду никуда. Я уже получил от этого шибздика по мозгам... Еще там головы в банках... Нет, нет!

Тут раздался вскрик Петра Смоковницына, больной, недужный, отчаяный. Так кричат в несчастье от безысходности, от бессилья или от удивления, и от неожиданности так можно крикнуть

– Пе-етя!
– завопили остальные сообща и ринулись кучей в узкий проход.

Коли б Веня не держал Елену Симон за руку, он решил бы, что именно она выросла перед ним из желтой фотонной каши. Смелый капитан оглянулся на них, возрился на недавнюю собеседницу, и неторопливо перевел взгляд на новую персону. Арутюнов протирал веки, нажимал на глазные яблоки - ничего не помогало, мираж не исчезал. Одно лицо, бормотал он, одно лицо!

– Ай, - встрял тут Веня, - проходили уже такие штучки! Ну-ка, сгинь, нечисть! Давай, давай, дуй, дуй...

Женщина - телесная копия миллионерши только хмыкнула. Она изящно обернулась вокруг себя, демонстрируя идентичные со своим прототипом черты и формы, не менее, как заметили мужчины, соблазнительные. И уж совсем удивительно похоже встряхивала пышной копной рыжих волос.

– А-а-а!
– взартачился телевизионщик и кинулся на странную особу с кулаками, - дрянь! Ведьма! Оборотень!..