Шиповник и Ворон
Шрифт:
— Что ты, Бардо, не переживай, — двоедушник широко ухмыльнулся, обнажив крепкие острые зубы.
Как у волка. Или у какой-нибудь хищной кошки. А глаза эти сумасшедшие: ярко-желтые — никогда таких не видела. И взгляд человека, уверенного в своем положении. Он здесь — дома, а мы — непрошеные гости.
Ты посмотри, Буря, посмотри, как он держится. Посмотри внимательно! Твой отец понял бы, что с таким человеком стоит договариваться, а не атаковать на полном ходу.
— А Ши понимает куда больше этого сосунка, — вдруг бормочет Бардо и ловит мой ошарашенный
— Я уже от нее в восторге, — двоедушник отвешивает мне шутливый поклон, отчего темно-каштановые волосы падают на лицо, но не скрывают шального желтого блеска нечеловеческих глаз.
Буря же все больше мрачнеет, и мне кажется, что сейчас вокруг начнут потрескивать молнии. Он бросает на меня испепеляющий взгляд, ждет, что я вмешаюсь. Чего ты хочешь, Буря? Сам кашу заварил. Отец не учил тебя думать, а потом говорить? Учил, я точно знаю. И сейчас, на чужом корабле, зависимый от чужого расположения, ты бы лучше заткнулся, Саджа тебя разорви.
Я отвечаю ему совершенно безразличным взглядом и пожимаю плечами.
— Тебе не все равно, если ты спасен и летишь в нужном направлении?
Буря брезгливо морщится.
— Само присутствие двоедушника может принести неудачу! Сколько наших людей гибло после встречи с этими тварями? Если ты не забыла, то у нас таких вешали!
В груди забурлил крохотный котелок, расплескивая вокруг раскаленное раздражение, густо замешанное на глухой усталости. Сжимаю пальцами подлокотники кресла и чувствую, как на плече напрягается рука Бардо. Капитан молчит, и я прекрасно его понимаю. Все-таки Буря — человек, который войдет в Совет и будет плотно сотрудничать со Звездной гильдией.
Бардо не вольный стрелок, он подчиняется законам гильдии, а Буря злопамятен и мелочен. Может нажить капитану проблем.
Вступать в перепалку с зазнавшимся юнцом, облеченным властью — неразумно.
Я должна решать этот вопрос. Я — единственный человек, которого Север наделил достаточно властью, и Буря ее признал. Давным-давно, но признал. Законы и правила просто так не стираются из памяти, даже когда дом, где их чтили, разрушен.
Чуть поворачиваю голову и замечаю пристальный взгляд Геранта. Тяжелый, раскаленный и пытливый. Он пробирается под кожу, поглаживает нервы и рассыпается по мускулам жаркими колючками. Мне рядом с ним спокойно. Ничего в душе не вздрагивает, рука не тянется к пистолету, когда двоедушник двигается, не хочется отстраниться, когда он резко поднимает руку, чтобы отбросить назад непокорные волосы. Я не чую опасности. Знаю, что он, несомненно, может причинить вред, но не здесь и не нам.
На чьей я стороне?
Не нужны слова. Можно просто заглянуть в его глаза, чтобы мысли прочитать.
Медленно поднимаюсь, встаю к нему спиной. Это, наверное, единственный жест, каким я могу выразить свое доверие, а Буря, поняв, что поддержки не дождется, медленно наливается яростным багрянцем.
Я на голову ниже его ростом, вдвое легче, но сейчас во мне столько болезненной тоски и безразличия,
Нашего дома больше нет — разве Буря не понимает? Севера больше нет…
И мир уже не тот. Все поменялось.
— А ты не забыл, что твой отец не поддерживал такие меры? Чистота крови и души для него ничего не значили, — не замечаю, как повышаю голос, как стискиваю кулаки до острой боли в ладонях, — между прочим, Буря, тебе стоило бы вспомнить, что и во мне есть чужая кровь. И ты принял мою власть в Доме когда-то, а теперь говоришь мне о чистоте? Ты не забыл, что происхождение не спасает от камкери и их проклятья? И не забыл ли ты, что этот корабль должен доставить нас домой? Даже если им будут управлять порождения Яшана Яростного, мне будет плевать!
Буря открывает рот, но я не даю ему договорить.
— Просто сядь и…замолчи. Прояви уважение к выбору отца, хотя бы сейчас.
Буря фыркает и отступает, скрещивает руки на груди.
— Что еще я мог услышать от полукровки, — бросает презрительно и вальяжно разваливается в свободном кресле.
Потираю переносицу и сажусь на место. Расфокусированный взгляд блуждает по панели навигации и наталкивается на несколько размытых зеленоватых точек.
— Ваши друзья-камкери не собираются отставать, — хмыкает двоедушник.
Герант
«Пассажиры» у Бардо оказались колоритные. Мальчишка — дурень малолетний, возомнивший, что его власть хоть чего-то стоит. На «Зорянке» у него прав меньше, чем у хера собачьего, так что я искренне наслаждаюсь его негодованием и демонстративно не обращаю внимания на гневные вопли.
Перемазанный в крови и пыли, Буря пыжился так уморительно, что я не сдержал улыбки. А уж его тирада о том, что двоедушники приносят несчастья…
А еще мы приносим в жертву младенцев на растущую луну и проклинаем облысением, твою мать.
И этот мальчишка — приемник целого Дома? Это он займет место отца, что, по словам Бардо, был умелым воином и сильным правителем? Других кандидатов не нашлось?
Игнорирую его вопрос, вывожу из себя. Мне вообще не до этого, потому что в поле зрения попадает второй пассажир.
Ворон в груди встряхивается, поднимает голову и пронзительно каркает. Выбивает меня из колеи, потому что до этого почти никогда не реагировал на чужаков. Для ворона они не существовали.
Девушка сухощавая и высокая, вся скручена из прочных жгутов тренированных мышц. Лицо не выражает ничего кроме усталости и апатии.
Чувствую ее запах еще до того, как девчонка подходит и усаживается в кресло, предложенное Бардо. Ни кровь, ни пот, ни гарь не могут скрыть именно ее аромат.
Я малодушно радуюсь, что девка сидит достаточно далеко, потому что по коже бегут мурашки, а волосы на затылке становятся дыбом от терпкого запаха шалфея и темной переспевшей ежевики.
Он оседает на языке и перекатывается под нёбом, впрыскивает в кровь кислоту и болезненное возбуждение, вколачивает в сердце раскаленные гвозди.