Шипы и розы (Шепот роз)
Шрифт:
— Ты по-прежнему бессовестный озорник, каким и был, Морган Макдоннелл, — прошептала Сабрина.
— Что правда, то правда, — весело согласился Морган, слизнув одну слезинку. — А вот ты, детка, не сдержала слова. Сегодня ты три раза плакала из-за меня.
Сабрина фыркнула:
— Не бойся, я постараюсь, чтобы это не стало привычкой. Просто никогда прежде… — Голос ее прервался.
— У меня тоже так никогда не было.
— Никогда? — Глаза Сабрины расширились от изумления подобным признанием. — А разве с Альвиной… или с другими такого не было?
— Такого не было никогда, — повторил Морган убежденно. — С тобой
Невозможно было получить более дорогого подарка от человека со столь богатым опытом любовных связей, и Сабрина, желая как-то вознаградить мужа, обвила руками его за шею и прижалась к губам, наслаждаясь их сладостью, чуть сдобренной солью ее слез; из горла Моргана вырвался протяжный стон.
Наверняка это предвестник того, что сейчас он потеряет голову и овладеет женой со звериной жадностью, присущей всем Макдоннеллам. Но его руки ласково погладили ее грудь, проникли во внутреннюю часть бедер и будто попросили их раздвинуться. Ощутив на себе тяжесть его тела, Сабрина попыталась спрятать лицо в волосы, охваченная паникой, но муж обхватил ее щеки ладонями и требовательно заглянул в глаза.
— Хочу видеть твои глаза, когда ты наконец станешь моей. — Напряженность голоса говорила о том, с каким трудом Моргану удается сдерживать себя. — Сабрина Камерон, я хочу знать, что ты действительно принадлежишь только мне.
Сабрина принадлежала этому человеку с момента их первой встречи. Морган ее первая и единственная любовь. Ее взор застлала пелена боли и наслаждения, когда он медленно и осторожно наполнил ее собой, пройдя барьер ее невинности с удивительной бережностью. Она извивалась всем телом, желая одновременно и отодвинуться, и ощутить Моргана в себе еще глубже. Сабрина царапала ногтями его спину, но он ни разу не вздрогнул, ни на миг не поколебался в стремлении сделать ее своей женой.
— Прими меня, всего, до конца, — хрипел Морган сквозь сжатые зубы. — Хорошо, мой ангел, еще немного. А-ах! — Его низкий стон был и мольбой, и приказом. — Еще чуточку… еще.
Сабрина всхлипнула, опасаясь, что это «еще» никогда не кончится, но пришел момент, когда Морган замер. Не раз в прошлом она убеждалась в его способности сохранять жесткий контроль над собой, но никак не предполагала, что он обладает столь железной выдержкой и таким невероятным терпением.
Его глаза пылали страстным желанием, зубы были стиснуты; первобытные инстинкты рвались на свободу, но Морган оставался неподвижным до тех пор, пока не ощутил, что их тела слились воедино и сердца бьются в унисон. Сабрина содрогалась, чувствуя, как жаркое пульсирование отдается в горле и внизу меж ног.
Лишь когда он ощутил, что жена готова принять его всего, и увидел, как закатились ее глаза в откровенном восторге, Морган смежил веки и начал двигаться.
Никогда в жизни он не ощущал столь полного наслаждения. Морган потерял невинность в четырнадцать лет с любвеобильной молодой горничной в замке Камеронов. Однако все прежние похождения казались сейчас ничтожными по сравнению с радостью близости с любимой женщиной. Отец призывал его «быть мужчиной», хотя мальчик еще даже не понимал значения этого слова, но только этой красивой и целомудренной женщине судьбой было предназначено сделать Моргана мужчиной.
Переложив на ладони тяжесть своего огромного тела, он напряг бедра и стал входить все глубже, дабы вкусить от сладости сближения с любимой. Становилось
Каждый раз, когда Морган горячо и медленно входил в нее, легкое тело Сабрины воспринимало это как новый удар по сердцу. Постепенно рушилась стена, воздвигнутая с целью отгородиться от внешнего мира, и она отдавалась вся без остатка во власть мужчины, способного доставить столь неземное наслаждение. Сабрина повторяла имя возлюбленного, как молитву, и замолкала, лишь когда вновь и вновь смыкались их уста. Никогда в жизни ей не было так сладостно, а Морган постепенно наращивал темп, и наконец она уперлась руками в камни очага и выгнула спину, дабы позволить ему коснуться самой сердцевины ее женского естества.
Из глотки Моргана вырвалось гэльское проклятие, а вслед за ним стены содрогнулись от крика экстаза. Ни один Макдоннелл не погибал столь сладостной смертью от рук Камеронов.
Сабрину разбудило ощущение, будто ей осторожно моют межножье. Открыв глаза, она увидела силуэт Моргана на фоне угасающего в камине огня. Он намочил кусок ткани в тазике с водой и стал нежно протирать внутреннюю часть бедер жены; ласковое прикосновение и живительная влага уносили прочь усталость и напряжение минувшей пьянящей ночи.
В прошлом Сабрине не раз случалось видеть, какими ласковыми и чуткими могут быть руки Моргана, когда еще мальчишкой он пытался вернуть к жизни какое-нибудь крохотное живое существо, получившее ранение, но в голову никогда не приходило, что она сама может стать объектом столь трогательного внимания и заботы. Сабрина зашлась от счастья, тихий, почти неслышный звук сорвался с ее губ.
Морган поднял голову, их глаза встретились, под его взглядом защемило в груди и набухли соски, тело налилось сладостной истомой.
Свечи догорели до конца, лишь слабые огоньки метались в лужах воска, но не требовалось много света, чтобы разглядеть смущение в глазах Моргана, он поспешно взглянул на ткань в своей руке, и Сабрина поняла, что это кусок пледа, перепачканный ее кровью.
— Я не хотел причинять тебе боль, детка, — Морган снова опустил ткань в воду, которую успел согреть для жены. — Но ты такая хрупкая. Я уж было начал опасаться, что замучил тебя до полусмерти.
Он провел тканью по бедрам Сабрины, но это прикосновение утратило свою невинность, когда встретились взгляды. Сабрина лежала с полуоткрытыми манящими губами, щеки пылали румянцем, и Морган тотчас ощутил реакцию предательской плоти, его обуяла безумная страсть. Он знал, что сейчас не время предаваться любви, поскольку измученное тело жены было не способно воспринять новые утехи; он мог лишь причинить ей новую боль.
— Тебе надо поспать, детка, — глухо буркнул Морган, ополаскивая ткань. — Скоро рассветет.
«Тусклый зимний рассвет не сможет рассеять наши сомнения и разногласия, — подумала Сабрина. — Мне в высшей степени наплевать, если рассвет вообще никогда не наступит». Хотелось навсегда остаться в уютной хижине, купаться в угасающем пламени камина и горячей любви, плещущейся в глазах мужа. Так и подмывало разжечь огоньки в его взоре и воскресить бушующий костер. «Нельзя допустить, чтобы он подумал, будто я какая-то хрупкая игрушка, способная разлететься на части при первом прикосновении».