Шиш вам, а не Землю!
Шрифт:
На сей раз изобретателя осенило убрать на планете Земля навечно две стороны света: север и запад. И вот почему. С позиций релятивистской физики и концепции пространственно-временного континуума отсутствие этих двух сторон, особенно севера освободит место для двух других сторон, их антагонистов, распространяя по планете таким образом вечное глобальное лето и вечное утро.
Технически идея была выполнена с позиций многомерности пространства и связана со сворачиванием времени, сворачиванием его навсегда и в бараний рог. То есть, именно так
— Ты делай, Игнатьевич, чтобы утро было туманное, с птичками и прозрачной росой, — попросил Коляня, заглядывая в гениальный чертеж Загибина. И Загибин, откликаясь на глас пожелания народа в лице полковника, ввел в и без того сложные расчеты кое-какие коэффициенты. — И петухи, чтоб пели. Люблю на зорьке петухов, — жмурился, в предвкушении сладкой жизни, полковник.
И Загибин тотчас математически вычислил сколько нужно птицеферм, чтобы обеспечить голосистыми, крикливыми петухами все континенты. Вечное южное утро реально замаячило на горизонте нынешней, слегка поднадоевшей от своего несовершенства, четырехстороннесветовой и дуалистической жизни на Земле.
— Неужто, больше не будет ни зимы и осени, — завздыхал, поерзывая на сиденьи Коляня.
— Не будет, — подтвердил Загибин. — Мы время так свернем, так свернем его, что вовек ему не развернуться. Кому оно надобно вообще?
— Точно, Игнатьевич! — горячо поддержал идею Коляня. — От него люди только стареют. Дадим отпор ненужным законам вселенной! Пора, наконец, человечеству разобраться со всем тем хозяйством, что называется Проявленной Вселенной и имеется под ней ввиду. Молодцом, Игнатьевич! Время в первую очередь обуздать нужно! Оборзело вконец оно. Мчится, как угорелое. Всегда с ним проблемы. Когда оно не надо, оно тут как тут. А, когда надо, — его, фьють! — и нету!
Так непринужденно болтали они, пока не вкатились во двор пятигорского отделения милиции, в то время, как сами работники милиции принялись разбегаться во все стороны, едва завидели масть «черного воронка», и, тем более — номера машины — «БЕР-00-00».
Бедняги абревиатуру «БЕР» приняли за сокращенное слово «Берия», а нули номера — за намек на то, что в случае чего их скоренько аннулируют. Превратят, так сказать, в безобидные трупики.
— Не бойтесь, господа. Мы не причиним никому репрессий, — высунулся из окошка Коляня. — И помните, дорогие сограждане, нет ничего безопаснее для народа службы безопасности.
Паника малость поутихла. И, наконец, уразумев в чем дело и настороженно держась за дубинки и пистолеты, милиционеры вывели на крыльцо, закованную в железо Таньку.
— Ну, что, хитромудрые, воспитывать намастырились? — мрачно поинтересовалась Танька. — Небось в ГУЛАГ повезете?
— Да что ты, дорогая, — замахал руками Коляня. — Какой гулаг-мулаг! Его-то в природе и в помине не существует, этого
— Не пожелаю! — очень даже поспешно отозвалась Танька.
–
Если опасаетесь ехать с ними в очень безопасной машине, можете заказать такси, — пошутил начальник милиции.
— «Такси-макси», — передразнила Танька. — Я ведь тут вроде как заключенная, с чего бы мне разъезжать в такси.
Попов улыбнулся.
— Дядя майор пошутил. Никакая ты не заключенная, а молодая, здоровая…
— Очень здоровая. Прошу внести в протокол! — потрогал рукой бланш под глазом худенький милиционер.
— …Здоровая женщина, у которой, к тому же, гормоны в крови играют, — закончил Коляня.
— Еще как играют, — подтвердил второй работник КПЗ, у которого погон на плече держался на честном слове и разпух и покраснел слегка нос. И милиционер рукой коснулся почему-то не носа, а своего бока, где, по его мнению, неуравновешенной Танькой ему были нанесены легкие увечья, чуть ли не приведшие его к временной нетрудоспособности.. — До сих пор ребра ноют.
— Нечего шшупать было, — зарделась Танька, только теперь завидя в окне черной машины своего кумира.
— Я не щупал, я наручники одевал и обыскивал, — оправдывался милиционер.
— Знаю я эти наручники, — нахмурилась Танька. — Тебя не учили куда наручники одевать? — грозно придвинулась она к милиционеру. — Разве их туда одевают, где ты ошшупывал?
Посрамленный милиционер на всякий случай отодвинулся, а Танька протянула скованные руки майору, терпеливо пережидая, пока тот снимет «браслеты».
— Итак, господа, как я понимаю, — холодно обратилась она к Попову с Загибиным, — урон, нанесенный мною в состоянии легкого раздражения, оценен в размерах, которые с лихвой тянут на небольшую диверсию. Дальше что?
— Дальше полезай в машину, — кивнул Попов. — Я подвизаюсь в других сферах, нежели поднимаемые здесь тобой вопросы.
Обреченно и жалобно скрипнули рессоры, пока Танька устраивалась на заднем сиденье. При этом Безбашенная вперила взгляд в затылки представителей КОВПСРОЛа, сидевших спереди. В отличие от представителей славной милиции и исходя из некоторых сплетен, дошедших до ее ушей, Танька знала, что эти двое сидящие впереди, далеки от расстрелов, издевательств и пыток, но у них другая манечка — разные там НЛО и всякие инопланетяне.
— Дело в том, гражданка Рудницкая, — начал без обиняков Попов, — что вам выпала трудная, но почетная задача по покорению враждебной земному разуму планеты. Не скрою, задание смертельно опасное, полное безкрайнего риска. Но даже, если вы погибнете, мы наградим вас почетной медалью «За взятие Фомальдегауса». При условии, конечно, что этот долбаный Фомальдегаус вы возьмете.
— Взять? — переспросила Танька. — Взять-то возьму. Да на хрен он мне нужен? Я же не Копенгаген какой. Я в иных мирах не шуруплю, — она искоса взглянула на Загибина.