Шиворот-навыворот
Шрифт:
— Нужно решить вопрос по поводу собственности Виктора Николаевича, — холодно отрезал Кульбит и стремительно вышел.
Кабинет Пахомова показался Ивану мрачным и нелюдимым, как и сам хозяин.
Виктор Николаевич Пахомов сидел, нахохлившись, и пил чай из большой прозрачной чашки. Закрытые на всех окнах жалюзи еле-еле пропускали солнечный свет. Зато на столе горела лампа, отбрасывая глубокие темные тени по всему кабинету.
— Ты чего, как вампир, сидишь в полумраке? — удивился Иван.
— А что хорошего на белом свете? — вопросом на вопрос откликнулся Пахом и тут же добавил: — Чаю хочешь?
— Ну, ты пьешь, давай за компанию…
— Это… — Пахом покосился на свою почти полную чашку, прихлебнул
— Нет, еще день на дворе, рано еще. У тебя случилось что-то? Что-то с Лилей?
— Нет, с Лилькой все в порядке, есть другие проблемы, но утрясем. Давай рассказывай, зачем приехал, да еще так срочно… — Пахом утратил остатки гостеприимства и счел за благо увести разговор в сторону. И что говорить этому Ивану? Что его бросила жена? С новорожденной дочкой? Хорошо, что Лилька в Мюнхене, а то бы пришлось лететь туда сломя голову. Ничего, Гена уладит все юридические формальности и без него, так, чтобы в будущем эта дрянь Алисия не имела никаких прав на Тайку. И девчонке ничего не грозит, пока с ней Лилька. Что же с бабами так не везет, Господи. Хотя хорошая жена это тоже редкость. Вот только Герту подфартило.
— Я говорил с Кафтановым, — сразу перешел к делу Иван. — Ваш Бумеранг отрицает остальные убийства, только два на себя берет. Цагерта и Корабельникова. Подумай хорошо, Вить, может, еще имеются неуловимые мстители?
— Вань, да откуда? Больше никто об этой истории знать не знает, чтобы против нас такую вендетту объявить. А Бумеранг мог, что угодно наговорить, лишь бы спастись любой ценой. Даже я не ожидал от него такой прыти. Прям Джеймс Бонд, — Голос Пахомова заметно повеселел.
— Слыхал, он повесился в камере? — буркнул Иван.
— К этому все и шло, — отмахнулся Витька.
— Говорят, он славно попел перед смертью.
— Говорят, но старую песню о главном так и не спел, — печально заметил Витька.
— Меня ваши песни не волнуют, — рыкнул Иван. — Для меня важно, что больше никакой урод не смеет угрожать Лиле. Витя, прошу тебя, подумай хорошо.
— Да нет никого, не парься. И спасибо тебе большое за Раису. И от Лильки тоже благодарности и поцелуи. Только я тебя целовать не стану, ладно? Она потом сама наверстает, — криво усмехнулся Пахом.
— Ты в Мюхен когда возвращаешься? — поинтересовался Иван, уводя разговор в сторону и понимая, что Витька уже где-то не здесь.
— На следующей неделе, — поморщился тот. — Дождусь, пока кредиты дадут, и здравствуй, Дойчланд.
— Лиле скажи, что я приеду за ней. Знаешь, Вить, — Ивана потянуло на откровение. — Я, дурак, к тебе приревновал. Я ж не знал, что у тебя жена и дочка.
— А если б не было? Понимаешь, Иван, она мне родня, а я не склонен к инцесту.
— Родня?
— Ну да. Знаешь, почему Светку так назвали? Я назвал…
— Ты?.. — буркнул Иван, поражаясь вопросу Пахома.
— Ага, — кивнул Пахом. — Лилька долго родить не могла, все сроки перехаживала. Иштван с ней сидел как приклеенный. А тут как-то ночью я от ментов удирал. И через забор лезть пришлось. В заборе гвозди наверху были набиты. Ну и брюками зацепился. Разорвал штаны на заднице, это еще полбеды, но и ягодицу продрал сверху вниз. Спрыгнул на тротуар, и бежать. А кровь хлещет, уже штанина вся мокрая. Тормознул тачку. Хлопец какой-то добрый меня подхватил, да еще по рации попросил диспетчера Герту позвонить, пусть, дескать, вниз спускается, бабушку Викторию Пахомовну встречает. Я ему тогда, как сейчас помню, сто рублей дал. Я ж что думал, когда к Герту ехал, что он меня перевяжет и к матери отвезет. У меня же мать — хирургическая медсестра. Ага, сейчас. Я кричу: "Вези", Герт кричит: "Куда "вези", а вдруг она рожать станет?"."Сам, — говорит, — тебе рану зашью". "А ты умеешь?" — спрашиваю. "Умею, — говорит. — Я в книжке читал, нитки кегутовые купил". Предусмотрел,
— Ты мне это для чего рассказал? — еле сдерживаясь, хмуро поинтересовался Иван, загоняя глубоко внутрь дикую обиду и злость. Это он должен был везти Лильку в роддом, это его святая обязанность дать имя своему ребенку. Его, а не пьяного Пахома.
— А затем, чтобы ты понял, Ваня. — Отрезал Виктор. — Ни один нормальный мужик не станет мечтать о женщине, которая видела тебя не то, что с голой ж-пой, а с распоротой по диагонали ягодицей.
— То есть ты к ней как к сестре относишься? — уточнил Иван.
— Я бы и рад по-другому, но не могу. Я тебе вот что скажу: любишь, езжай к ней. Нет, оставь в покое. Обижать ее я никому не позволю.
— Тогда давай адрес.
— Держи. — На ярком зеленом листочке для заметок нетвердой рукой Витька вывел адрес и телефон.
В Москве полковник Шульгин уныло смотрел на заплаканную женщину.
— Вы же знали, Вера Акимовна?
— Нет, — мотнула головой соломенная вдова, но глаза, подведенные черным, забегали из стороны в сторону.
"Врет" — мысленно усмехнулся Шульгин.
ГЛАВА 23
Вова Нестеров считал, что родился дважды. И второй раз — под счастливой звездой. Даже в колонию он попал по блату. Мать похлопотала, чтобы отправили под Пермь. Там мотал свой срок Жук. Родной брат Коли Пахомова, соседа по лестничной клетке. Следовательно, Вите Жук приходился дядей.
На зоне Нестеров с удивлением узнал, что Жук не просто так, не хухры-мухры, не рядовая какая-то шавка, а казначей. И все общаковые денежки, что с воли передаются, попадают сразу к нему. И уж потом Жук со смотрящим распределяют, куда что пойдет.
Конечно, Вову Нестерова, которого никто даже и не подумал обижать, сразу определили на теплое место, в кочегарку. Закидал угля, и спи спокойно, дорогой товарищ.
Иногда он приходил погостевать к Жуку. Тот поил его чифирем и жаловался на артрит.
Так бы и жил Вова Нестеров до конца срока, если б не попал в больничку. И заболевание у него обнаружили серьезное, типа бронхита с плевритом. Вова пару месяцев до этого заходился в надсадном и выматывающем кашле. Жук забеспокоился, как бы парень не словил туберкулез, и отправил его к врачице. Толстой и пучеглазой Нелли Семеновне. Любовнице самого хозяина.