Шизофреник на капитанском мостике
Шрифт:
– Сколько трудов предпринял впустую! Пришёл увидеть великого пророка. Надеялся увидеть его в великой чести и славе. Вижу нищего и нечестного старца.
Старец подошёл ко мне и заговорил,
– Не скорби, чадо, ты один истинно познал меня, не найдя ничего особенного. Прочие же соблазнились, называя меня великим. Знаю, ненормальным решили тебя сделать. Согласись, стань ненормальным, надень кольчугу юродивого. Иди против варваров, великое отвергши сомнение. Бог поможет тебе. Врагов победишь, здоровым в отечество возвратишься.
Возвратился я в Санкт-Петербург:
– Простым ратником принесу больше пользы, нежели уязвимым князем, - решил я, слезая с высокого виртуального капитанского кресла на пол реальной штурманской рубки.
Я любил сидеть низко. С низкого не опасно падать.
Советская разведка старалась сделать меня послушным зомби. Мафия в лице доктора Даргавса желала меня подчинить. Если дурак не подчиняется, и не зомбируется, его нужно убить.
Не желая умирать, идя навстречу широким массам мафиозных трудящихся, я взял курс на шизофрению.
3. От Обидимо до Непрядвы 96 вёрст
Доспех тяжёл, как перед боем.
Теперь твой час настал.
– Молись!
Александр Блок.
И тебе ли тур скорбеть о ранах,
Если жизнь не ценишь ты свою!
"Слово о полку Игореве"
Почему я взял курс на шизофрению? Решил замаскироваться от мафии, прежде всего. Сохранить жизнь. Чтобы на основе Суперобъединения построить непроницаемую пирамиду, тетраэдр. Обратить внимание человечества, что путь для развития высоких технологий лежит в этом направлении.
Пирамиду решил поставить на Красной площади. Если читатель математик, физик и немножко химик, на основе Суперобъединения, изложеного выше, легко синтезирует непроницаемый материал.
Я обиделся на глупое и неразумное человечество, решил сжечь мосты, связывающие меня с прежней жизнью. Святой, преподобный Варфоломей из Загорска то же советовал.
28 августа я отправился в Коломну. Помолившись в коломенских храмах, прибыл на железнодорожную станцию Обидимо, что под Тулой. Обидимо посещала моя мама. Матушка приезжала на могилку своего брата, моего дяди Паши Бурлакова. В Обидимо много у меня родственников, которые работают железнодорожниками, и, по совместительству - в российских спецслужбах.
В Коломне в церквах русских, в церквах православных помолился памяти Галасия, епископа Коломенского, говоря в молитве,
– Спаси, боже люди моя!
В Обидимо, среди своих,
Семён Мелик, приятель-рыбак жил в чудесном месте, в местечке Хворостянка, что в часе пешего ходу на восток, от рыбной речки Непрядвы. Если от Хворостянки идти 67 минут пешком курсом на север, северо-восток, придерживаясь направления на Рязань, прочь от Красивой Мечи, можно наткнуться на ещё боле богатую рыбой реку - Дон. У местечка Монастырщино, Дон с Непрядвой смыкаются.
Прибыл к Семёну Мелику 7 сентября, утром. Вечером, после рыбалки наблюдал, как по Непрядве гуси-лебеди крылами плещут, необычную грозу предвещают.
– Добро, Александр, знамение сие!
– произнёс приятель, - добрая будет рыбалка!
Домой пошли быстрым шагом, закат был в крови, пошли испуганные тучи. Казалось, дороге назад нет конца. Мелькали вёрсты, кручи, пашни совхоза. Не тронутая ветром Непрядва, убралась низким туманом, что княжна фатой.
В тот день в Непрядве утопил паспорт моряка. Без паспорта в море не выйти. Пути назад не было. Не стал расстраиваться, подумав: "Хватит метаться по миру! По миру прошёл нищую торбу нашёл. Буду рыбаком, как Мелик. Проживу".
Возвращаясь в Хворостянку, угодили под копыта степной кобылицы. Бешеная лошадь сквозь придорожную пыль от грозового шквала была не видна. Неслась кобылица навстречу кровавому закату, мчалась, летела и мяла ковыль.
– Дороги нет!
– закричал Мелик, - в сторону! Степная кобылица несётся вскачь!
Мы отскочили прочь с дороги взбесившейся лошади, подминавшей под себя степной ковыль. Если уточнить, кобылица мяла сорную полынь-траву. Убогие русские распахали чудесное место, ковыля, практически, не было. После дурной русской пахоты ковыль не произрастает на поле. Поэтому внуки забыли, какой он, ковыль-то.
Кобылица в беге потеряла подкову. На холме, где позже, пьянствовали, подкову передал землякам Семёна.
В Хворостянке ждали земляки Мелика. На двух горбатых "Запорожцах" мы поехали на шашлыки. Расположились на холме с полуразрушенным высоким памятником. Одиннадцать человек еле-еле втиснулись в два горбатых автомобиля, которые создало революционное сознание советского пролетариата. Для себя советские люди изготовили автомобили. Сделали их как-то горбато. Горбато сделали, горбато и жили.
Холм находился километрах в трёх к юго-востоку от Хворостянки. Снизу холма, в трёхстах восьмидесяти четырёх метрах к югу от памятника, в наступивших сумерках, виднелась какая-то церковь с ободранными куполами, похожими на кепки-каски старинных военослужащих.
Костёр раскочегарили жаркий, отодрав от памятника икону. Икона сохранилась чудом, и была совершенно сухая. Щепа от оклада иконы пригодилась для разжигания костра. Дубовые дрова из последних дубков, кои мы вырубили в дубраве, у реки Смолки, неплохо горели.