Шизофренияяяяяяяя
Шрифт:
Но тут что-то произошло. Сначала в моем настроении, а потому уже в окружающей обстановке. А может быть, и наоборот: сначала вокруг, потом во мне, просто глаз сообразил быстрее мозга.
В общем, прозрачная перспектива пустой улицы и венчающей ее, словно набалдашник трость, площади вдруг помрачнела и сильно загрязнилась. Потому что ее вдруг начали заливать потоки неизвестно откуда взявшихся людей.
Они, как гной из разошедшихся швов, сочились из окрестных улочек и переулков и очень быстро заполнили собой почти все свободное пространство.
Я
Казалось, и с самою площадью вот-вот что-нибудь случится, и она растянется, как пузырь из жвачки, и лопнет, забрызгав все и вся слюной заполонивших ее суетливых европейцев.
Сначала меня обуял ужас. Я вообще с трудом переношу большие сборища, тем более, если они настигают меня в незнакомом городе. Да еще по пути на свидание.
Но у меня был телефон, и я решила воспользоваться им повторно. Сказать моему человеку, чтобы отошел, обогнул, облетел эту толпу. Чтобы сделал хоть что-нибудь, чтобы помочь мне его найти.
И тут в этот сон внедрился частый элемент из других моих кошмарных снов. Это значило, что телефон перестал работать.
Иногда он перестает это делать, потому что у него заклинивает кнопки. Иногда потому, что у меня дрожат пальцы и я никак не могу набрать нужные цифры. А иногда потому, что я не в силах вспомнить номер.
Сейчас он не сработал по другой, более оригинальной и еще не использованной в моих снах причине: весь экран телефона заняла какая-то странная игра про войну в джунглях.
И сколько бы я ни пыталась остановить эту игрушку, сколько бы ни жала на «отбой», она только меняла уровни и все больше и больше набирала скорость.
Мне стало совсем не по себе.
Хотела было воспользоваться чужим телефоном. Ну, всегда ведь можно найти человека, который одолжит тебе свой сотовый для срочного звонка. А тем более, в такой толпе. Ведь мир же, как известно, не без добрых людей.
Но тут я поняла, что номер моего человека мне совершенно неизвестен. И что раньше я ему дозванивалась только потому, что его номер был зафиксирован под определенным именем.
А извлечь номер из моего телефона было невозможно из-за заклинившего на джунглях экрана.
Стало очевидно, что я не найду его, моего человека. Что я его потеряю. Причем – и это тоже почему-то было очевидным – навсегда.
И тут толпа, наконец, обнажила скрытый доселе мотив своего разрастания на площади.
Площадь оказалась площадью перед большим концертным залом, вокруг которого все засияло сверкающей рекламой сегодняшнего спектакля.
Должны были разыгрывать мюзикл «Ромео и Джульетта» в постановке какого-то супермодного заграничного режиссера.
Спектакль давался только один вечер, что и объясняло ажиотаж, который, кстати, еще пуще разросся, ибо в тот самый момент, когда зажглись огромные, в полдома размером, афиши, к зданию пришвартовались наемные ландо, откуда приветствовал толпу сам режиссер и исполнители главных ролей.
Люди вокруг
Под эту мантру я осознала, что моя собственная любовь погибла на этой площади. И что больше никогда мне не найти моего человека.
И это оказалось так страшно, что я проснулась с криком и в слезах. И с царапинами на правом предплечье.
Царапины были как будто свидетельством свирепства толпы из сна. Но все-таки я признаю, что, должно быть, расцарапала себя сама.
И было мне очень грустно. И ужасно хотелось найти того, кто сгинул на площади. Потому что, почудилось мне, он должен существовать и где-то в реальности.
Да уж не он ли отец моего будущего ребенка?
Глава 26. О Гоголе
Я вот все думаю: что за странные сны мне снятся? Откуда они берутся и зачем приходят ко мне?
Сны вообще-то всегда казались мне чем-то нелепым и страшным. Хорошо еще, если они хорошие. Но обычно все больше плохие. А даже если и хорошие – все равно: зачем дразнить, зачем обещать то, чего нет и не может быть в реальной жизни?
И что вообще за манера – заявиться к спящему человеку и лишить его положенного ему отдыха, взбудоражить, смутить, замучить? А потом еще и заставить проснуться, резко, невовремя, с криком и слезами. И чтобы потом уже весь день, а то и следующий, и вся цепочка дней за ними были безнадежно испорчены какой-то наглой химерой, вторгшейся в ночной покой ни в чем не виновного человека, приговоренного какой-то беспощадной силой к принудительному просмотру ненавистных картин.
В общем, не доверяю я снам. Всегда не доверяла, с детства, когда сны были более цветными, но все же по большей части страшными. А в последнее время, когда они становятся все зримее, все плотнее и словно бы вытесняют реальность, вторгаясь на неположенную им территорию, я тем более отношусь к ним с недоверием и опаской.
И вспоминается мне, как я впервые столкнулась со страшными снами не в собственной ночи, а на страницах книги. И показалось мне тогда, что я прочитала самую что ни на есть голую и жуткую правду о природе снов. Но учительница литературы сказала, что никакая это не правда, а просто бурная и больная фантазия автора, который позволил излишнему мистицизму проникнуть в свое как правило реалистическое и гуманистическое творчество.
Но я ей не поверила, а поверила книге, в которой усмотрела правду, изложенную человеком, заглянувшим по ту сторону. И помнится, еще несколько недель, пока впечатления от прочитанного потихоньку не притупились, я считала себя постигшей природу сна и побаивалась засыпать.
Книга принадлежала перу Николая Гоголя и называлась «Страшная месть». В ней, во многом продиктованной охочим до ужасов украинским фольклором, рассказывается, как один колдун-убийца возжелал собственную дочь. Магическим способом заполучив власть на ее душою во время сна, он вызывает душу на жестокие сеансы внушения и мучает что есть сил.