Шкатулка группенфюрера
Шрифт:
– Ты хочешь продолжить игру? – насторожился Колотов.
– Для нас с тобой это уже не игра, Вячеслав. Мы те, кто собирает скорбную жатву с зеленых игорных столов. Витязи Тьмы. Впрочем, тебе придется какое-то время походить в витязях Света. Тебе имя Огнеяр нравится?
– Допустим.
– В таком случае мы договоримся. Ты передал Юрловым ожерелье?
– Разумеется. Павел Эдуардович на седьмом небе от счастья. Что касается Марии, то она приняла подарок мужа со сдержанным достоинством. Все-таки мать семейства. И, по-моему, она беременна во второй раз.
– В таком
Часть 2. Охота на скоморохов
О смерти Всеволода Сухомлинова я узнал от Светланы Надеждиной. Закулисье было потрясено трагическим событием до такой степени, что подробности ухода из жизни заслуженного артиста мне удалось выяснить только у директора театра. Иван Михайлович Худяков, человек далекий от творческих порывов, а посему не страдающий излишней эмоциональностью кивнул на кресло, приглашая меня садиться, и тяжело вздохнул.
– Его убили, – сказал он, глядя на меня печальными глазами. – Господи, какой кошмар.
Труп Сухомлинова обнаружила одна из его многочисленных знакомых, которая невесть почему решила навестить любовника рано поутру. Я знал Всеволода Юрьевича шапочно, но, тем не менее, ценил за бесспорный талант. Он был ведущим актером театра и с его трагическим уходом для возглавляемого Худяковым культурного учреждения наступали нелегкие времена. Весь репертуар, как выразился Иван Михайлович, летел коту под хвост.
– Ведь предупреждал же я его – доиграешься!
– Он был игроком? – осторожно полюбопытствовал я.
Худяков расстроенно махнул рукой, решив, видимо, придерживаться расхожего правила, что о покойниках либо хорошо, либо ничего. Однако, пораскинув мозгами, он все-таки рискнул поделиться со мной кое-какими соображениями.
– У Сухомлинова были долги. Кроме того Всеволод спутался с какими-то сектантами. У него и без того голова была не в ту сторону повернута, а тут его и вовсе понесло по кочкам.
– А что еще за сектанты? – удивился я.
– Черт его знает, – досадливо поморщился Худяков. – Язычники какие-то. Лузгин полагает, что это ритуальное убийство. Но у прокуратуры, насколько я понял, свое мнение на этот счет. В общем, плохи наши дела, Игорь Витальевич, такой удар по кассе. Сухомлинов у нас чуть ли не во всех спектаклях занят. И замену ему подобрать будет непросто.
Я понял деликатный намек Ивана Михайловича на стесненные обстоятельства и не стал предъявлять ему финансовых претензий. Долг театра скромному фотографу был застарелым, и я уже давно махнул на него рукой, но Худякова, как человека обязательного, видимо мучила совесть, и он при каждой нашей встрече намекал, что как только, так сразу. Это уже превратилось в своеобразный ритуал, который развлекал нас обоих, и давно уже стало поводом для шуток в театре, где меня называли то спонсором, то благодетелем. Тем не менее, своих деловых отношений с театром я не прерывал и время от времени трудился здесь на общественных началах. Тепло распрощавшись с Худяковым, я направил стопы к Лузгину, дабы прояснить детали этого трагического и
Лузгин моему приходу не удивился. У меня даже создалось впечатление, что он меня ждал, дабы поделиться впечатлениями. Разумеется, Семен Алексеевич знал, как, впрочем, и все в театре, что я по совместительству являюсь подручным частного детектива Чернова, известного в Закулисье еще и в качестве давнего поклонника здешней примы и просто красивой женщины Светланы Надеждиной. Словом, с нашей с резидентом Шварцем стороны было бы большим свинством, бросить коллектив театра в трудный час, не протянув старым знакомым руку помощи.
Семен Алексеевич Лузгин был человеком пожившим и много чего повидавшим не только на театральном поприще. По нашим сведениям, он имел отношение к крупным аферам и одно время даже прятался от недоброжелателей, покушавшихся на его жизнь. В отличие от красавца Сухомлинова Лузгин представительной внешностью похвастаться не мог. Невысокого роста, полноватый, рано облысевший он играл в театре в основном роли отрицательного или комического плана, что, однако, не мешало ему быть любимцем публики и женщин. И пользоваться уважением, как дирекции, так и партнеров по сцене. Лузгин пребывал в одиночестве, что в данную минуту мне оказалось на руку.
– Жаль Сухомлинова, – сказал я с приличествующим случаю выражением лица, присаживаясь на стул неподалеку от актера.
– А вы уже в курсе, Игорь? – поднял на меня острые серые глаза Лузгин. Актер уже успел принять изрядную долю спиртного, что меня не удивило. Мне было известно о пристрастии Семена Алексеевича к зеленому змию. Впрочем, Лузгин меру знал и крайне редко переступал грань дозволенную либеральным, но в определенных обстоятельствах чрезвычайно строгим директором Худяковым.
– Почему вы сказали, что убийство Сухомлинова ритуальное?
– А вы что, решили заняться его расследованием?
– Пока нет, – пожал я плечами. – Но, согласитесь, ваше заявление выходит за рамки банальности.
– Я никаких заявлений не делал, – нахмурился Лузгин. – Просто с языка сорвалось. Это вам Худяков рассказал?
– Да. А вы что же, Семен Алексеевич, были на месте преступления?
Лузгин ответил не сразу, словно прикидывал в уме, стоит ли откровенничать с посторонним, в сущности, человеком:
– Мы с Севкой в одном подъезде живем, он на третьем этаже, а я на пятом. Наташка, обнаружив труп, прибежала ко мне. Я, честно говоря, не поверил. Как-то в голове не укладывалось. Мы ведь с ним вчера пили допоздна. Часов до двенадцати. И вдруг – умер.
– В милицию вы позвонили?
– Да. С Наташкой случилась истерика. Пришлось ее валерьянкой отпаивать.
– У нее был ключ от квартиры Сухомлинова?
– Был.
– Она его любовница?
– Скорее домработница. Впрочем, одно другому не мешает. Женщина она молодая и на мордашку симпатичная. Всеволод ей платил. Но это просто из жалости. У Наташки ребенок, растит она его без мужа, в общем, Сухомлинов принимал в ней участие. Ссужал деньгами в обмен на кое-какие услуги по дому.