Шкатулка
Шрифт:
Зато Никита вышел к ней в перерыве, лучась и улыбаясь, говоря, что ему понравился концерт. А она, Лиза, понравилась: больше всех. В гардеробе он подал ей пальто, помогая одеться, и на выходе распахнул дверь, пропуская впереди себя.
На улице она быстро озябла и немножко дрожала, то ли от холода, то ли предчувствуя разговор.
Никита сказал: «Я знал, что у меня жена будет музыкальная. Представлял себе, как она сидит в длинном платье за роялем и играет что-то красивое, а в открытое окно дует ветер и полощет занавеску. — Он закусил губу и добавил: — Хотя виолончель тоже звучит».
«Я
«Тогда какие могут быть сомнения! — весело воскликнул Никита. — Я тебе нравлюсь?»
Лиза растеряно улыбнулась.
«Да ты никак замерзла? — спохватился Никита. — А ну давай шевелиться».
Дома им открыла бабушка Лизы. Быстро оглядела Никиту, одобрительно проследила, как он вытер ноги, ловко разделся, помог Лизе.
«На кухню пожалуйте, — пригласила бабушка. — Там у меня блинчики с творогом разогреты. Подкрепитесь».
Никита не забыл вымыть руки. За стол сел охотно. Вообще держался легко, как будто был здесь не впервые. Ел он аккуратно и вкусно. Бабушке это понравилось.
Лиза отогрелась. В домашнем свитере было покойно. Она глядела на Никиту и думала: «Возможно ли, чтобы он был моим мужем? Как странно».
«А я думала, вы учитесь вместе, — допытывалась бабушка у гостя. — Вот и гляжу, что вроде как вы мне не знакомый».
Никита так ей и ответил, что Лизу увидел на улице и что она ему понравилась.
Бабушке такая прямота тоже понравилась. Но от этого ее интерес к гостю усилился:
«Так вы, значит, один живете?»
«Родители в деревне».
«И не женаты?»
Лиза вспыхнула:
«Ну, бабушка!»
«Разве я что плохое спрашиваю?»
«Я был женат, — сказал Никита. — Но очень скоро развелся».
«Значит, детей нету?» — не унималась бабушка.
«Детей нет».
«Ну вот и ладно», — вздохнула бабушка и поставила на стол чай.
В марте Лиза переехала в однокомнатную квартиру Никиты. Там уже стояло новенькое пианино — подарок жене. Лиза погладила полированную крышку, отвернула ее и пробежала по холодным клавишам, они сияли стандартной пластмассой, не то что матовые желтые костяшки их старенького «Беккера», который остался у мамы с бабушкой.
«Может, лучше было рояль? — уловил ее смущение Никита. — Только скажи».
«Нет-нет, что ты!» — успокоила его Лиза.
«И все-таки я усажу тебя когда-нибудь за белый рояль и ты сыграешь мне Рахманинова. В длинном платье», — сказал он и обнял жену…
Прошло два месяца. Никита в Озерках. Лиза штудирует Бартока. Давно уже не раздаются шальные ночные звонки, женские голоса не требуют к телефону Никиту. Одна из звонивших так однажды и спросила: «Какая такая жена? Вы шутите?» Лиза не нашлась что ответить и положила трубку.
«Сколько же их тут перебывало?» — думала она о незнакомках и искала следы их присутствия в квартире. Но ничего не находила. Лишь однажды Никита оплошал. Заметив, как жена моет посуду и потом смазывает кремом руки, сказал: «Я же тебе купил резиновые перчатки. Почему не надеваешь?» Лиза впервые слышала о каких-то перчатках. Пристально поглядев на мужа, она спросила: «Ты уверен, что они предназначались мне?» Никита смущенно пожал плечами: «Запамятовал.
…Барток ее извел. К этому композитору она приучала себя вот уже который год. Марк Андреевич настаивал. Говорил: «Темная ты балда! Можно ли его не понимать?» — «Наверное, можно», — смело отвечала ученица и спокойно выдерживала пристальный взгляд педагога.
Что-то происходило с Лизой. Все ее нервировало.
Звонила мама, укоряла дочь, что совсем забыла дорогу домой. «Конечно, тебе теперь не до нас. У тебя своя жизнь. Но разве мы тебе чужие?» Бесспорность этих слов тоже вызывала у Лизы глухое раздражение.
Не выдержала бабушка. Принесла рыбный пирог: «Твой любимый. Поешь. А то вон от занятий как глаза запали. Совсем похудела!»
Лиза разломила еще теплый, обернутый в два полотенца пахучий пирог и поняла, что ей его совершенно не хочется. Более того, он ей противен. Но бабушка с таким умилением глядела на внучку, что Лиза втолкнула в себя кусок. Через час ее вытошнило: К счастью, бабушка этого не видела.
Ее угнетали запахи.
Она стала усердно мыть стены в ванной, терла линолеум в кухне, регулярно ополаскивала помойное ведро. В лифте она затыкала нос, чтобы не чуять всех ездивших до нее курильщиков и любителей чеснока. Флакончик «Коти», которым она решила перебить неприятные запахи, внезапно тоже разочаровал ее: куда девался нежный аромат!
Афанасий не замедлил заметить ей:
— Девчонка, ты подурнела. У тебя вид усталой лошади.
И Лиза наконец поняла, что она беременна.
Вот отчего это раздражение, сердцебиение, тошнота.
Дома она повалилась на диван и заревела в голос. Ей было нестерпимо жаль себя. Она сердилась на Никиту за то, что он еще ничего не знает. А если бы и знал, то что бы он мог сделать? Рушились все ее замечательные планы. Ни на какой фестиваль она не поедет, будет ходить с круглым животом. Наплакавшись до тупой боли в затылке, она устало лежала ничком и глядела в потолок. «Зачем я живу, — спрашивала она себя. — Молодость, цветы, музыка — обман. Суть в том, чтобы производить себе подобных…» Она вспомнила, как Никита рассказывал про молодых кобылок: «Их тянуло к неизвестному. Они начинали нервничать. Просто сходили с ума, понимаешь? Одна такая перемахнула через изгородь и понеслась через поле. Куда? Зачем? Сама не знает. Изо всех сил неслась. В ней кипела природа. Остановить, поймать невозможно. От напряжения сосуды начали лопаться. Замертво упала… А к остальным ввели старого мерина. Они его окружили и притихли, вздрагивая. Такие молоденькие, трепетные».
«Как все просто, — думала Лиза. — Вышла замуж, родила. Вот и все мои дела!» Она кисло усмехнулась, сжала зубы и подумала: «Нет уж! Не так мы будем существовать». Решение пришло простое и выражалось коротким неприятным словом. В этой затее было что-то постыдное, как будто Лиза шла на обман. «Но ведь мне так плохо, — оправдывалась она. — Мне тяжело». — «Думаешь, другим легко?» — укоряла она себя. «Но другие не готовятся к фестивалю!» — «Другие — это серые клуши? А ты, значит, — служительница муз? Вся из себя этакая, особенная?» — «Я не особенная, — спорила с собой Лиза. — Но мне хочется радости!» — «Кому ее не хочется?..»