Шкатулка
Шрифт:
Я на нее удивленно уставилась.
Она улыбнулась и раскрыла сумку: там стояла бутылка.
«Лихая мамаша», — подумала я и неопределенно пожала плечами.
Соседка вытащила два бумажных стаканчика, наполнила. Я невольно оглянулась на сына: не видит ли? Сережа в компании других ребятишек подпрыгивал у воды, хлопая в ладоши от восторга. До меня ему сейчас не было дела.
— Выпьем за здоровье Валериана Николаевича! — предложила соседка.
Шампанское кипело пузырьками и шипело. Я быстро выпила вместе с соседкой и вернула ей стаканчик.
— А кто такой Валериан Николаевич? — поинтересовалась я с опозданием.
— Это бог, — ответила соседка и снова потянулась за сигаретой.
Я приготовилась к разъяснению — в каком это смысле?
И
— Два года назад, когда мы с мужем уже отчаялись, когда доступные нам доктора отказались что-нибудь сделать для ребенка, один знакомый рассказал, как другого его знакомого вылечил хирург из провинциальной больницы. Бедняга попал в дорожную аварию. Ему залечили переломы, вывихи и плюс еще ко всему удлинили ногу, которая от рождения была короче. Представляете? Мы с мужем, конечно, кинулись в этот городок. Нашли хирурга — того самого. Он говорит, я детей не оперирую. Мы ему чуть не в ножки стали кланяться. Вы знаете, объясняет, сколько времени займет лечение? Мы отвечаем, ребенок маленький, вся жизнь впереди, времени хватит. Он говорит, я целый год должен наблюдать пациента. Хорошо, мы согласны. В общем, уломали… С работы я уволилась. Сняла в том городе комнату, нанялась в больницу няней — чтобы всегда возле Леночки быть. А больница — боже мой! Старая-престарая. Я и не знала, что еще такие бывают. Зато народ удивительный. Персонал ко мне с сочувствием отнесся, девочку мою заласкали.
Работала я по две смены, каждый день. Торопиться ведь некуда. Палаты мыла, санузел и все-все. Кое-где даже покрасила. Купила краску и покрасила. Мне говорят, зачем вы расходуетесь? А разве это расход! Больным нужна чистота. Потом Валериану Николаевичу понадобились какие-то заготовки из нержавеющей стали. Он ведь сам конструировал свои аппараты. Я мужа организовала. Он, бедный, покрутился. Через десятые руки достал.
Женщина взяла стаканчики из сумки, посмотрела на меня вопросительно:
— Давайте еще?
— Неудобно как-то, — ответила я, колеблясь. — Дети рядом.
— Они не заметят.
— Пожалуй, — согласилась я, предполагая, что услышу рассказ до конца.
Соседка продолжала:
— Первая операция прошла довольно легко. Но Леночка, когда услышала, что ей с железками придется жить — он ей установил растяжку в плечевом суставе — разнервничалась. Долго плакала. Я сама обревелась. Ведь все вслепую делалось. Без гарантий. Валериан Николаевич вызвал меня, отчитал. Сказал, что, если не буду держать себя в руках, откажется иметь с нами дело. Я взяла себя в руки. Но начала курить. Однажды иду из больницы ночью. Холодно. Снег скрипит. Звезды огромные на небе. Слышу, за мной кто-то следом идет. Я шаг прибавила. Там тоже участились. Я бегом. Шаги приблизились. Догоняет меня мужик. Вином от него разит. Что-то мычит и за рукав хватает. Ох, какое меня зло взяло. Развернулась и прямо по шапке его кулаком. Отбилась. Домой пришла, вся дрожу. Да это пустяки, впрочем. Хуже дело было. Начались какие-то проверки. То одна комиссия приедет, то другая. Трясут нашего Валериана Николаевича, чуть не в знахарстве его обвиняют. А он стольких безнадежных на ноги поставил! У него свой метод разработан. Он, оказывается, написал статью о своих результатах. Статью не напечатали. Говорят, сначала надо убедиться, что написанное соответствует действительности. Валериан Николаевич вспылил. Проверяйте, говорит, только не мешайте работать, и написал докладную в райздрав, что его не обеспечивают новой аппаратурой, что давно ремонта не делают, что о новом помещении для больницы и речи нет. В общем, разозлил многих. Жить нам стало неуютно. Год прошел после первой операции. Нужно ехать на повторную. Пока ребенок маленький, растет, многое можно поправить… Если она такая останется на всю жизнь, я себе не прощу.
Я подхватила:
— Конечно, надо делать все возможное. Вам такой врач способный попался. Это удача.
— Да, удача, — согласилась она. — Но как представлю себе эти мрачные серые палаты, какие-то запахи… — ее болезненно передернуло. —
— А по-моему, на курорте народ добродушный.
— Многие расслабляются. Впрочем, некоторые чересчур.
— Вроде вашего гостиничного соседа? — заметила я и тут же упрекнула себя за бестактность. Очевидно, шампанское подействовало.
— Он сделал мне предложение, — спокойно сообщила женщина.
— Ему известно, что вы замужем?
— Он проницательный оказался и угадал, что я одинока, хотя и замужем. Мы с Андреем зарегистрировались после рождения Леночки, понимаете? Это был «жест благородного человека». Когда ему сказали, когда он увидел, — женщина закусила губу, и мне показалось, что она сейчас заплачет. Но она только встряхнула головой и глубоко втянула в себя дым. — Он сказал, это я породил. Это мое будет. Стал растить Леночку.
— Вы не волнуйтесь, — попыталась я ее успокоить. — Вам досталось. Я понимаю.
— Не в этом дело, — отмахнулась она. — Не собираюсь я ни замуж, ни разводиться. Хочу, чтобы мою девочку не отпихивали здоровые дети. И не хочу, чтобы над ней жалостливо причитали.
— Вы напрасно расстраиваетесь, — сказала я. — У вас очень милая дочь. Я как-то и не сразу заметила, что у нее с ручкой неладно.
— Правда? — спросила женщина, и в ее вопросе было больше надежды, чем недоверия. — Это все Валериан Николаевич! Год назад было хуже. И пальчики у нее слабо шевелились. А теперь гораздо лучше. Это такой хирург! На него молиться можно. — Она улыбнулась: — Я ему выписала «Всемирные новости медицины». Он так радовался. Очень сложно было выписать. На английском языке. Деньги за подписку мне вернул. Девять рублей. Мой принцип, говорит, с пациента ни копейки. Моя свекровь тоже принципиальная: не берет с сына ни копейки, зато внучку видела один раз — в роддоме по телевизору. Сын приносит ей на день рождения очередную хрустальную вазу и выслушивает причитания о том, как я загубила его жизнь.
Женщина поболтала бутылку, там немного плеснулось на дне.
— А знаете, — сказала я. — Наверное, я могла бы вам помочь. У меня в медицинском мире есть знакомые. Один даже академик. Его дача недалеко от нашей. Мы ему саженцы давали.
— Академик — это хорошо, — сказала женщина. — Только у нас уже есть Валериан Николаевич — золотые руки. Нам его терять нельзя. Спасибо, что выпили со мной, выслушали. Мне легче стало. Мы вот уедем и никогда не встретимся с вами. И хорошо. Мне стыдно, что я расхлюпалась перед вами.
— Ну что вы! Я понимаю…
— Я видела, как вы на меня посматривали. Осуждающе. А я вам завидовала. Вы такая спокойная, довольная. Мальчик у вас хорошенький. Когда наши дети вырастут и вдруг захотят пожениться, вы, конечно, скажете сыну — не нужно, она калека.
— Что-то вы не то говорите, — сказала я, но почувствовала неловкость. Захотелось встать и уйти.
Моя знакомая сама поднялась, сложила в сумку детские вещи, лежавшие в изголовье топчана, и поискала взглядом дочь.
Кучка детей визжала и прыгала у воды. Там был и мой сын, и ее девочка. Очередная мутная волна выкатилась на пляж, перемешала мелкую гальку с песком и, шурша пеной, откатилась обратно в море. Ноги у детей, конечно, были мокрые, но шалуны старались этого не замечать.
Женщина подошла к девочке, что-то сказала ей. Та насупилась, но покорно пошла следом за матерью. Больше я их не встречала…
Через две недели мы вернулись домой, отдохнувшие и довольные. Только одно мешало приятным воспоминаниям: разговор с этой странной и бедной женщиной. Господи, как хорошо, что у моего сына все цело, говорила я себе. Как хорошо, что у него нормальные ноги, руки. Бронхит уже не казался мне бедствием. С бронхитом можно было бороться. Я радовалась и боялась этой радости, потому что была немножко суеверная.