Шкатулка

Головко Геннадий

– Добудишься. Я сам встаю. Я же не Жека!

– Это точно. Ты – не Жека. У тебя шило в одном месте. Ты у меня юла, торопыга!

Редко доводится мне вот так поговорить с отцом. По душам, без свидетелей. Да и он никогда бы не стал делиться своими сокровенными воспоминаниями при публике. Пусть даже и своей. Мне уже 13 лет. Мы живем в 3-х комнатной квартире. Комнатушки малюсенькие и тесные, как кельи. Но зато их три! По тем временам хоромы! Так еще бы, отец работает зам. председателя краевого совета «Динамо» (а председатель – нач. КГБ), мама – в Краевом комитете КПСС. Хоть простым секретарем, но у очень важного партийного начальника. Вот и результат. Три комнаты на пятерых. А было – две. И как мы так умещались? Зато сейчас – класс! Я даже в хоккей гоняю, когда никого нет. Хотя, сейчас уже живем вчетвером. Жека поступил в Ленинград. В военную академию им. Жуковского. Один из трех абитуриентов из Ставрополя! Мы все гордимся нашим «академиком». Хотя и были изрядно удивлены тем, что Жека при своем непростом характере, внутренней независимости и стремлении к свободе самостоятельно выбрал это вузовских. Военный! Но ничего, даст бог, все будет нормально. И, несмотря на занятость родителей, я, все-таки, умудрялся иногда уговорить отца продолжить свой рассказ.

– Пап, ну рассказывай, что было дальше!

– А что было? Я уже не помню.

– Нууу, пап! Ну, давай, рассказывай! Мы на Инте остановились. Про маму, Виктора Шилова…

– А, ну да. Ну что там еще интересного было? Жили, работали, вас растили. Да, бабушку твою забрали из Халтурина. Она тогда уже

одна жила – дед твой помер. Ну что ей одной там делать? Мы же Женьку к ней отправили, когда ему два года исполнилось. Думали, вот, побудет у бабушки в деревне, все свежее, воздух, речка. Ну что он будет тут мерзнуть в Инте? Целый день в яслях, потом детский сад. Мы его почти и не видим. Ну вот, отправили, расслабились. Так он несколько лет и прожил в Халтурине, точнее, Халтурин-то это город в Кировской области, а бабушка твоя, Евгения Кирилловна, жила в деревне Мокерово. Небольшая такая деревушка, красивая. Кругом лес, речка. Грибы, ягоды, рыбалка – там все есть! Красота! Конечно, мы приезжали, когда нам отпуск давали, но это было так редко, что Женька нас уже перестал узнавать. А когда мать уже тебя ждала, решили мы и бабушку сюда забрать, и Женьку, естественно – тяжело ей было одной дом содержать. Это ж надо на зиму и дров нарубить, и запасы сделать, и в колхозе работать. А ей уже под 60 было. Ну вот, забрали мы ее в Инту. Ей понравилось. Общения тут было – хоть отбавляй. Так что, скучно ей точно не было. А уж когда ты родился – тут уж хлопот – невпроворот!

– А как мама попала в Инту?

– Это пусть она тебе сама расскажет. Мама отвлекается от телевизора и продолжает:

– Я же после войны в медучилище поступила в Кирове. Годы послевоенные были очень голодные, даром, что деревня. Мама (бабушка твоя) работала частью в колхозе, а в основном, на своем огороде. Пыталась что-нибудь вырастить съедобное, чтобы с голоду не помереть. А отец? Т.е., дедушка твой? Он в милиции был. Чем занимался? Да бог его знает, чем. Только, паек получал исправно. Раз даже умудрился по пьянке наган служебный потерять! А вот так, напились где-то с мужиками. Он на подводе был. Вот лошадь его домой на автомате и привезла. Дорогу-то домой знала. А он лежит в подводе, храпит, паразит! Еле его мама разбудила. Кинулись – а нагана-то и нет! Переполошились! За это и посадить могли. Поехали по обратной дороге. И нашли ведь! Выпал он у него по дороге из кармана где-то на кочке. Благо, никто не подобрал.

Так вот, поступила я в мед. училище. И даже, отучилась год. Да вот не задача – сил у меня уже на учебу не стало хватать. Как? Все очень просто. Есть было нечего. Стипендии на еду совсем не хватало. Родители иногда посылали мне посылочку, когда могли. Мы все, студенты, делились друг с другом, чем богаты. Но, когда я начала падать в обморок на занятиях, меня предупредили, что отчислят. Лучше не становилось, вот я и не стала дожидаться, пока меня выгонят. Уехала домой. Хотя, училась я с удовольствием и успешно. Не вышло из меня доктора. А как я об этом мечтала! Была бы сейчас врачом, лечила бы своих мужичков, когда заболеете! – мама мечтательно вздохнула. – А как попала в Инту? Так разнарядка у нас была по комсомольской линии. Вот я и согласилась. А куда мне деваться-то было? Учиться в деревне негде, работы нет. Благо, брат мой Сашка к тому времени окончил летное училище. Так что, хоть он был на гос. обеспечении. Его позже отправили служить в Сибирь. Ты его не можешь помнить. Вот он, на фотокарточке. Красавец, правда? Все говорили, что он похож на Есенина. Да и погулять он любил не хуже! Что с ним сейчас? Ох! И не спрашивай! Пропал он без вести. Мы, конечно, матери сказали, что разбился на испытаниях нового самолета (А он действительно, был отличным летчиком). Мы с отцом так думаем: не обошлось тут без женщины. Уж больно они его любили. Думаю, не поделили. Так что, где он и что – никто до сих пор не знает. И, главное, искать негде. Нет концов. Мы уж пытались. И не раз. Сам слышишь, как бабушка твоя охает ежедневно, молится – Сашку вспоминает, тяжело ей! Так вот я и попала в Инту, стала служить в штабе, потом стала ефрейтором. Это мое наивысшее звание!
– мама звонко рассмеялась.

Тут уж хочется освежить бабушкины воспоминания. Она тоже не очень-то любила вдаваться в подробности жизни на севере. Может, по причине того, что в Инте-то и располагался лагерь политзаключенных – знаменитый и описанный Солженицыным «Архипелаг ГУЛАГ». И именно в нем работала ефрейтором моя мама! Не сомневаюсь, что все, кто там служил, жил или даже рядом постоял, были заинструктированы и засекречены до гробовой доски.

Но жизненные моменты, сильно отфильтрованные в зомбированных НКВДшных мозгах, все-таки, хоть и дозированно, но сливались мне в семейный архивный сундучок. По словам бабушки, которая, несмотря на все внешние запреты, была дамой сугубо верующей, мы с Женькой были для нее «нехристи». И, если Жека, которому в ту пору шел уже шестой год, был, как говорится, оторванным ломтем, с которым уже не сваришь каши в плане приобщения к господу богу, то я был еще дитятей неразумной и безмолвной. А посему, перспективной в плане крещения. И родился у Евгении Кирилловны крайне опасный, но единственный возможный для реализации план моего крещения. История почти детективная, грозящая карой не божьей, а в ту пору власть имеющей, партийной. Последствия ее могли быть столь плачевными, что и думать не хочется. Так вот. В ту пору дружен был отец не только с Николаем Петровичем Старостиным, но и с семейством Урбанских. Да, да. Это действительно они – «Коммунист», «Чистыми руками», «Летят журавли» и т.д. Все это – их сын Женя. За что уж они попали на вольное (сказал – и сам рассмеялся от этого словца) поселение – не знаю, но только, как говорится, «мотали срок» они тоже в Инте. Ну, хоть не за решеткой. Хотя успокаивало это мало. Отец был дружен с Жекой Урбанским, высоким веселым худющим пареньком с огромным кучерявым чубом и толстыми добрыми губами. Вместе играли в баскетбол, футбол, волейбол. Отец практически везде был капитаном команды. А хоккей с мячом вообще судил. Жека частенько бывал у нас дома и практически был уже членом семьи. Бабуля любила его безмерно. Ну, кому же еще могла она доверить свой секрет и посвятить в свою тайну, не дающую ей покоя ни днем, ни ночью? Несмотря на зверские времена, церковь, все-таки существовала. И попы были. Только вот, отделены были эти категории граждан друг от друга – люди и попы. А без попа это таинство теряло всякий смысл. И решилась-таки бабуля! Подговорила она Женьку привести попа домой. Нет, бояться того, что кто-то будет дома, было не нужно – как отец уже говорил, работали они, как рабы – от рассвета до заката. Уж не знаю, каким макаром Жека уговорил попа принять на время гражданский вид, но, все же приволок он его, переодев в шинель и треух. Радости бабушки не было конца! И, когда обряд моего крещения закончился, она щедро одарила его продуктами из родительского пайка. Крестика у меня, конечно, не было, н бабуля использовала свой, серебряный, который по окончании процедуры она успешно вернула на место на своей шее. Так вот я был окрещен и узнал об этом только в 16 лет, когда все страхи и запреты были уже позади, но все равно, мерещились где-то за спиной, как бы грозя кривым заскорузлым Гулаговским пальцем: молчи!!! Враг подслушивает!!! Болтун – сам враг Советской власти!!! Родители об этой истории так и не узнали. Мы не хотели их расстраивать даже по истечении многих лет. Так вот откуда моя тяга к господу и к церкви, господи! И причем – с детства. Правда, правда!

Бабушка нас с братом очень любила, но все чаще и чаще вспоминала проданный в деревне дом, погибшего сына Сашку. Ах, какие были времена!

– А грибов-то! А ягод! (Бабушка упирала на «о» и это было и смешно и умилительно). Бывало, пойду за грибами, лукошко полное за пять минут! А вот раз пошла-то по грибы и, леший его знает, нету грибов, пропали совсем! Только мухоморы да путики (опята, по- нашему, там они считались грибами сорными). Зашла я, значит, в лес подальше, еще дальше, выхожу на опушку. Сама-то, вишь, глаза вниз, грибы высматриваю, значит. А тут поднимаю – батюшки светы! Волк! Стоит напротив, шагах в пяти, серый, худющий, глаза огромные, желтые.

И на меня смотрит. По-моему, он испугался ещё пуще меня. От окаянный! Откуда он взялся? Я лукошко-то бросила и жару! Бежала до дому, не останавливаясь, только пятки сверкали. Все думала, бежит ли он за мной, али нет? Как выбежала на опушку, так только и остановилась. Руки-ноги трясутся. Оглянулась – нету его! Верно, он и сам перепугался да дал деру в другую сторону. С тех пор далече в лес я не заходила. Мальчонку, вон, лучше кликну, денежку дам, он через полчаса мне лукошко-то и принесет полное. Все – белые! А я уж и подожду его возле рощицы. Вот. А уж какие у нас осетры в реке были! А раки! Тодысь Петрович, помню, встретился навстречу на телеге. Глянь, а на телеге чо-то здоровенное лежит, а хвост по земле ташится! Я ему, мол, это што за чудо? А он: белуха, называется. Тот же осетр, только здоровеннищай! А в 45-м какой урожай по всему был! Все удалось, все выросло. Что говоришь? Немцы? У нас? А как же, были, конечно. Только пленные. Пригнали их откуда-то. Тошшие, страшные, голодные! А я в ту пору с бабами на мельнице работала. Так вот, председатель дал мне ружье и говорит: сторожи! Мужиков-то нет, все на фронте, вот он меня и назначил, значит. Я ему говорю – не знаю я, как им, т.е., ружьем - то пользоваться. Не боись, говорит, Кирилловна, оно все равно, не заряжено, да и бежать-то им некуда. Везде – Рассея. Далеко не убегут. Вот и стою я, как дура, с этим ружжом, не знаю, что делать. Присели они на холмик, смотрят на меня, на ружжо. А рядом зерно лежит для перемолки. Тут один не выдержал, кинулся к зерну и давай его есть. Жадно так, ладошками загребает, даже не жует. Остальные, мать честная, за ним. Я вроде че крикнула, да не услышали они. Стою я, значит, дальше. Тут вдруг один как рванул в сторону леса, да прочь от деревни! Я ему кричу: стой, паразит, стрелять буду! Какой стрелять? Он и в ус не дунул, убежал. Это уж я потом смекнула – а может, живот у его схватил? Столько зерна-то сожрать? Слава богу, председатель, коды пришел, не пересчитывал их. Забрал ружье и куда-то повел их дальше. А я-то страху натерпелась! Хуже, наверное, чем с волком, да с шаровой молнией! Как это не рассказывала? Ну ладно, слушай. Хотя, что там говорить-то? Как-то рано утром выглянула в окно – загляденье. Тихо, туман, прохлада в росе, за околицей уже ничего за туманом не видно. Тут гляжу – батюшки светы! Шар огненный плывет над землей! И сияние от него шибко сильное! Как от жар-птицы. Я окно-то и открыла, чтобы лучше на него поглядеть. А он, не будь дурак и повернул-то ко мне. И летит так медленно. И прямо ко мне! Я шасть от окна. Да и не закрыла его с перепугу! А он летит, летит, и в комнату ко мне! Я к печке-то прижалась, ни жива, ни мертва. А он остановился посреди комнаты, как осматривается, окаянный. Я прям окаменела, глаза зажмурила, будто он меня и впрямь увидеть может, если я на него взгляну. Сколь времени прошло, уж и не знаю. А только открываю глаза – а он уже в окне, летит помаленьку на двор. Так я и дождалась, пока он за околицей не пропал из виду! Вот бесовские дела! Так я после два дня в церкви молилась от злого духа! Слава богу, господь упас, больше со мной такого не приключалось!

Время идет, потом бежит. И только недавно я понял, что оно летит. По большей части, мимо. Задерживается оно только во время отпусков, отдыха (в зависимости от его интенсивности и места) и командировок. Это – остановки, где можно выйти из поезда (а может, из межпланетного корабля), оглядеться по сторонам, сладко потянуться и с тупой и счастливой улыбкой уставиться в небо, наблюдая за чудными облаками, отмечая в подсознании их схожесть со знакомыми персонажами. Все. Время замерло. На неделю. Потом опять куда-то заторопилось и начало ускоряться, хотя отпуск еще не закончился. Понимаешь, что привык и к этому… Иииииии потом снова – день сурка. Как же я его ненавижу! Выходные, как всегда, ждешь интуитивно, но в понедельник понимаешь, что никаких приятных воспоминаний они не оставили. А, вроде, должны были… И это называется жизнью. Хорошо еще, что я не Дориан Грей. Да, да, хорошо, что хоть что-то меняется в твоем облике. Конечно же, не в лучшую сторону. Иногда … да нет, практически каждый день, малознакомый человек, то и дело, появляющийся в зеркале, вызывает если не отвращение, то точно негатив своими ежедневными переменами. Однако, постоянно быть в одном и том же облике – тоже ужас! Ведь с годами и его возненавидишь. За обыденность, типичность и надоедливость. И, наконец, уродство. Главное, ничего изменить невозможно. Вроде бы хочется, и иногда даже, вроде понимаешь, как. Но приходит утро, и сурок просыпается вместе с тобой, автоматически сучит лапками, жует, сопит, бурчит, морщит лоб, дует щеки и корчит мыслящее лицо на службе. Все, попался. Капкан называется - «понедельник-пятница». Хорошо хоть в пятницу настроение по инерции повышается, несмотря на то, что впереди ничего и не светит. Собака Павлова. Да, именно это «миг» и называется жизнь. Сужающийся круг, похожий на центрифугу. Скорость все больше, впечатлений все меньше. И остановиться невозможно. Только спотыкаешься о болячки. Больно, но терпеть надо. Да и к боли, как это ни странно, тоже привыкаешь. И уже кружится голова, и сознание не успевает за взглядом и мыслями. А это кто там впереди? Господи, она! Ээээхххх! Тормози! Не выходит. Пробуем еще раз. Рррррааз! Фух, как тяжело! Но вроде бы стою, оглядываюсь вокруг. Ничего не понимаю. И никого не узнаю. Хотя… если приглядеться, вроде все свои. Да, надо отдохнуть. Наверное, просто устал. А в понедельник снова … в болото. Но жить надо. Зачем-то… Все-таки это лучше, чем помереть и существовать где-то в небытие. Да и есть ли это «где-то»? Так что, лучше существовать сейчас, а жить (это не одно и то же) нужно КАЖДЫЙ ДЕНЬ, пытаться делать так, чтобы он был полон позитива для тебя и окружающих, запомнился на всю жизнь. Трудно, но можно. По крайней мере, потом будет, что вспомнить. А иногда так приятно вспомнить что-то такое приятное…! Воспоминания – это тоже жизнь!

Мне уже 16 лет и мы снова переехали. Теперь уже в самый центр. У меня своя комната с балконом, увешанная всякими поп-звездами, своей графикой, обставленная под завязку аппаратурой и колонками. Жека учится в Ленинградском государственном университете, бросив военную бурсу после 1 курса, я, естественно, в школе. Живем дружно – родители, бабушка и я. Понятное дело, в таком возрасте совсем не хватает времени общаться с отцом наедине и предаваться его воспоминаниям. Но я часто вспоминаю про наши беседы, и у меня начинает щемить сердце от предвкушения их продолжения. Нашел я, все-таки, время в своем тесном графике жизни. И отец продолжает.

– Да я уж и не помню, на чем мы остановились? Да и надо ли это вообще?

– Надо, надо! Ты же сам согласился. Да и я специально дома остался. А остановились мы на Инте. Помнишь?

– Ох-хо, хо! Ну, ты даешь! Да ты уже и так все знаешь. Родился ты, жили – не тужили.

– А как мы в Ставрополь попали?

– Ааа, ну да. В те времена меня послали в Ставрополь в командировку. Понравился мне это город. Зеленый, небольшой, спокойный. Что-то в нем было родное, из детства. Тепло, не то, что в Инте. 2 месяца лета, да и то, тундра… А тут и Арзгир, в котором я родился, был всего в 200 км. Красота! Вот, после командировки я и пошел к начальству, мол, так и так, жене противопоказан климат Заполярья, рекомендуется жить в теплых местах… Они меня послушали, и сказали, что подумают. Удивительное дело, но буквально через месяц меня вызывают и говорят, что я назначен на работу в Ставрополе инспектором в отдел борьбы с бандитизмом. Был такой отдел после войны. Бандитов было – пруд пруди! Вылезали отовсюду. И грабители, и воры, и убийцы. Многих выпустили по амнистии из тюрьмы – вот они и шухарили. Я поехал. Вас пока оставил. Дали мне общежитие, оформился на работу. Ну, и начал работать. Потом уже квартиру дали, вас перевез.

– Ну а что за работа была? Ты бандитов ловил? Ну, расскажи!

– Ну, конечно, ловил. Да рассказывать-то собственно, не о чем. Ну, разрабатывали оперативные мероприятия по ликвидации банд, а военные с милицией их обезвреживали.

Были, конечно, случаи, когда и нам доставалось. Был такой случай. Шел я поздно вечером в нижней части горда около клуба Гагарина. Знаешь же? Так вот. Подходят ко мне двое. Рожи, конечно, протокольные. Закурить, говорят, дай. Ну, я даю. А второй за спиной стоит. Я сразу все понял, отпрыгнул, а он в это время меня костылем по голове пытался огреть (он на костылях был). Пришлось ребят успокоить.