Школа 1-4
Шрифт:
Устав мучиться от боли, Мария затихает и смотрит на потолок, слушая монотонный шум дождя. Иногда тело е? вздрагивает, словно не веря в собственное существование.
– Хочу есть, - наконец произносит она ш?потом, в котором слышен хрип гортани, забитой чем-то ненужным для жизни. Опираясь на локти, она садится и на четвереньках полз?т к трупу Олега Петровича, схватившись двумя руками за его куртку, тяжело переворачивает тело на живот, вспугивая жужжащий мушиный рой, потом с силой вырывает из спины Олега Петровича нож, как плотно засевший гриб, вспарывает трупу одежду вдоль хребта и начинает вырезать из не? полоски мяса. Кожа Олега Петровича лопается, выпуская накопившуюся в его теле воду, смешанную с т?мной кровью,
– Мне было страшно, что я когда-нибудь умру. А теперь ещ? страшнее. Ты не боишься?
– Я уже привыкла, - отвечает Юля.
– Ты тоже привыкнешь. Невозможно ведь вс? время бояться.
– Раньше я боялась, что меня могут убить, я помню, мне часто снилось, как кто-то хватает меня сзади за шею и душит, или что я тону, и кто-то тянет меня под воду своим беззубым ртом, а теперь у меня странный страх: я боюсь, что меня съедят, прямо такой как я есть, даже убивать не станут.
– Лучше не думай об этом. Об этом можно перестать думать.
– А может, это правда?
– Может.
Они продолжают есть молча.
Дождь прекращается, но уже незаметно наступили сумерки. В сгущающейся темноте вс? тише становятся звуки, слышен только скрип сверчков, дождавшихся наконец прекращения дождя.
Становится вс? темнее и жарче, пока не приходит ночь. Девочки выбираются из подземелья в крапивные заросли, Юля снимает одежду и они моются в озере, от холода ч?рной воды Мария переста?т мучиться жаром. Вдали светят окнами многоэтажные дома, словно россыпи крупных ж?лтых зв?зд, в небесной темноте пролетает самол?т, тихо гудящий и мерно мигающий красным огоньком. Когда Мария выходит на берег и выжимает волосы, она по запаху полевых цветов на миг вспоминает себя живой. Воспоминание настолько отч?тливо, что Мария замирает с волосами в руке и зажмуривает глаза, вс? вокруг кажется ей кошмарным сном, от которого она вот-вот просн?тся и верн?тся назад, туда, где греет солнце и время обладает своим нормальным течением, а не стоит застывшими облаками в каменной лазури вечных небес.
– Нам нельзя здесь долго оставаться, - шепчет ей Юля среди нежгучей крапивы, хотя вряд ли кто-нибудь может их слышать.
– Косоглазая дала адрес, но это очень далеко. Сперва нужно добыть тебе одежду, не пойд?шь же ты через весь город голой. Недалеко отсюда жив?т одна моя одноклассница, из прошлой жизни, я пойду к ней, а ты будешь ждать меня тут. Вот, возьми пистолет. Стрелять умеешь?
– Да, - говорит Мария, стрелявшая в своей жизни только шариками из игрушечного ружья.
– Спрячься и стреляй только в крайнем случае. Я люблю тебя.
Они обнимаются и прижимаются друг к другу губами. Потом Юля уходит вдоль озера к новостройкам, а Мария садится в собачью яму под стеной развалин, поджимает колени к лицу и жд?т подругу, глядя в темноту над водой. Она видит, что там нет рыбы, только бесчувственная масса воды, покрывающая травянистое дно, на котором покоятся кости утонувших людей и животных. Озеро возникло из заброшенного строительного котлована, в размытом дождями дне которого прорвался подземный ключ, и м?ртвая земляная вода заполнила пустоту, вытесняя воздух, чтобы создать пустоту ещ? большую, не дающую летать птицам и дышать мышам, годную только для покоя останков и гнилой опавшей листвы.
Юля возвращается, неся в руке св?рток с одеждой
– Ты убила их?
– спрашивает она.
– Не всех, - отвечает Юля.
– Я убила мать и брата. Е? саму я привязала к отопительной трубе и включила газ. Здесь е? зубы тоже есть, я вынула их ножом, когда она ещ? дышала.
– Зачем они тебе?
– Просто нравятся. Ты готова? Пойд?м.
5. Революция
Вдоль улицы Фрунзе цветут молодые липы. В утренних сумерках горят уже первые окна, в одном из них является призрачный силуэт сонной женщины в халате, зевая и поправляя волосы, она зажигает плиту, чтобы приготовить завтрак. Нужный дом Юля находит в глубине перекошенного двора, где стоят несколько автомобилей и высохший старик выгуливает в песочнике маленькую собачку. В парадном пахнет старыми кошачьими экскрементами и отсыревшим подвальным кирпичом, лампы погашены, зел?ные стены возносятся вверх на заведомо избыточную высоту, и сквозь широкий лестничный про?м виднеется реш?тчатое верхнее окно с толстым непрозрачным банным стеклом, проливающее вниз тусклый утренний свет. Дверь восьмой квартиры черна и ободрана, звонок не да?т звука, и Юле приходится долго стучать кулаком.
Дверь открывается на цепочке. В темноте захламленного коридора прячется сморщенная старуха, такая отвратительная, что Марии сразу же хочется убить е?, просто от презрения к жалкому цеплянию за жизнь, которое та избрала себе в удел. Глаза старухи мутны, нижние веки отвисают гадкими мешками, нос похож на клюв уродливой птицы, беззубый рот сжат в сгусток морщин, словно препятствуя выделению из головы какой-то противной жидкости. Правой рукой старуха держит палку, на которую опирается, чтобы не умереть, одета она в спальную рубаху, поверх которой наброшен толстый махровый халат с большой дырой на боку.
– Привет, - говорит старухе Юля.
– Мы от косоглазой.
Старуха некоторое время пристально смотрит на девочек, посасывая губами невидимую грудь пустоты.
– Убей отца своего, убей мать свою, - хрипло крякает она наконец на Марию.
– Съешь мозги, получишь силу. Потом сама узнаешь, что делать.
– Бабушка, а у тебя зубы есть?
– спрашивает Юля.
– Нету. Проваливайте, - старуха захлопывает дверь.
– Адрес свой помнишь?
– обращается Юля к Марии. Мария кивает.
– Мы ещ? верн?мся!
– громко шепчет Юля в замочную скважину квартиры номер восемь.
– Жди нас, бабушка.
В сво?м родном дворе Мария чувствует боль, идущую изнутри, словно время поворачивает назад и надавливает на не? острым клювом своей карандашевидной морды. Она узна?т родное парадное, выщербленную снизу дверь, разбитое уголком пыльное стекло на первой лестничной клетке, и горшок с цветами в окне второго этажа на фоне тюлевой занавески. Она поднимается по лестнице, по которой столько раз возвращалась из школы, касаясь ступенек днищем портфеля, столько раз взволакивала зимой мокрые гремящие санки, и на которых каждый раз, когда в парадном кого-нибудь хоронили, рассыпаны были цветы. Она входит в лифт, исцарапанный гвозд?выми рисунками, нажимает оплавленную кнопку своего этажа, здесь ничего не изменилось с тех пор, как она ушла, словно это было вчера, а ведь столько всего произошло, она успела даже умереть. Звоня в свою дверь, Мария вспоминает страх перед отцом и не может ощутить его вновь, ужас всей е? жизни кажется ей теперь ничем по сравнению с новым, который привела за собой смерть. Звонок звучит резко в полусонной квартире, и дверной зрачок почти мгновенно мигает, заслоняясь тенью, потом щ?лкают замки и Мария видит свою мать.