Школа Добра
Шрифт:
– Тогда надо немедленно выпить. За победу.
Зараза! Я от стыда и расстройства даже зажмурилась. Неприятно-то как! Я подумала, что они мои шестнадцать отмечают, а они поражение Годрика Воинственного празднуют...
– Ну, и за тебя, конечно, – хохотнул синекожий за границей моего зрения. – Тебе сколько вообще стукнуло? Пить-то тебе можно?
И захохотал громогласно. Еще раз зараза!
– Юла, ну, правда, – приобнял меня за плечи, подталкивая в комнату, где я заметила тонкую фигурку Зарянки, почему-то
– Не думала...
Я, если честно, вообще ни о чем таком не думала. Но не признаваться же ему в этом. Под прицельным огнем любопытных глаз спрятала шкатулку ректора в тумбочку, где уже томилась Александровская бонбоньерка.
Молниеносная оценка ситуации подсказала: в комнате из трезвых людей только я. Ну, еще Аврору, наверное, можно считать условно трезвой, потому что за час моего отсутствия она никак не могла напиться до состояния аут. Или могла?
В момент моих размышлений Могила горестно всплеснула руками и воскликнула:
– Ох, мамочки! Мы, кажется, Григория забыли?
Кто мы? Где забыли? И кто такой Григорий?
– Не забыли! – отмахнулся от ее паники Веник. – Гир... Геор.. Гирго... Черт, кто вообще ему такое имя дурацкое дал?
Староста окинул присутствующих мрачным взглядом, и я поняла, что Динь-Дон ночью праздновал не один.
– Ты и дал, – проворчал Тищенко. – Когда кричал о том, что пить втроем пошло.
– Ага, – поддакнул Динь-Дон. – Втроем пошло, а в компании с говорящим соленым огурцом – капец как круто. Странный вы народ, предметники.
– Да сколько можно! – возмутился писклявый голос. – Я уже сто раз говорил, что я не огурец! Я ка-ба-чок!
Я повернулась на голос и увидела его. Огурца? Кабачка? В общем, Григория. И мне стало немного дурно.
Короткая История появления Григория, рассказанная сторонним наблюдателем
Барбакан оставляли с песнями. Ну, а как не петь-то? Потому что эмоции хлестали через край, а душа хотела праздника. И даже шиканье капитана и его требования вести себя прилично не смогли испортить настроения. А потом Тищенко сказал:
– Если что, у меня есть настойка...
– Экспериментальная? – подозрительно сощурился Динь-Дон.
– Обыкновенная, – проворчал Амадеус примирительным тоном, – Вишневая. Бабушкина.
Зарянка взвизгнула, взмыла ввысь и, совершив элегантное сальто, приземлилась прямо возле обладателя гениальных рук и бабушкиной настойки и призналась:
– Обожаю Вишню... – и влажный поцелуй на одаренной щеке запечатлела. А потом снова взмыла в воздух и оттуда прокричала:
– Мальчики, я переоденусь – и к вам. Без меня все не выпейте только!
– Что это было? – выдохнул Амадеус и заботливо потрогал прыщи, которые совершенно
Динь-Дон хохотнул и хлопнул химика по плечу, Вениамин многозначительно поиграл бровями.
– Шуточки у вас... – проворчал химик, не зная, как реагировать на намеки друзей.
В комнате староста химиков жил один.
– Хорошо устроился, – прокомментировал синекожий, раскладывая на столе закуску.
Амадеус проворчал что-то неопределенное и полез под кровать.
– Я сейчас... где-то у меня тут... нет, это не оно... это слабительное...
– Эй, ты осторожнее там! – возмутился Веник и поерзал на стуле: как-то не доверял он химикам вообще и этому, в частности.
– Да нормально все! – Тищенко выполз из-под кровати и вытащил на свет огромную немножко пыльную бутыль насыщенного вишневого цвета.
Разлили по стаканам. Вениамин посмотрел на все это с высоты своего небогатого опыта и произнес, брезгливо сморщив нос:
– Нет, ну слушайте, мы как герои анекдотов. На троих соображаем. Не солидно как-то. Пошло.
– А ты что предлагаешь? Зарянку ждать? – возмутился джинн. – Да она может до утра переодеваться, что я, баб не знаю?!
– Она не баба, – вяло возмутился Тищенко.
– Ладно!
Динь-Дон схватил свежий цукини, который зачем-то притащил вместе с остальной закуской, видимо, в темноте перепутав его с огурцом, оглянулся по сторонам, выхватил из стоящей на столе карандашницы две кисточки и воткнул их в овощ со словами:
– Это у нас ручки, – еще два карандаша. – Это ножки. Теперь рисуем рожицу...
И наконец:
– Такой собутыльник тебя устраивает? – усадил в центре праздничного стола смешного уродца.
Веник хохотнул и потянулся за стаканом. Выпили.
– Он на меня осуждающе смотрит, – закусывая яблоком, вдруг сообщил Тищенко. – Неловко как-то... Мы ему даже не налили...
– Действительно, нехорошо получилось, – согласился Веник и, не обращая внимания на ужасные глаза Динь-Дона, налил кабачку вишневой настойки в подставленную Амадеусом колбу.
Выпили.
– После второй не закусывают! – объявил джинн и потянулся за настойкой, но замер, глядя на кабачка.
– Он нас не уважает... – резюмировал староста фей, тыкая пальцем в нетронутую колбу.
После чего потряс головой и подозрительно поинтересовался:
– Тищенко, это точно настойка? Какой-то у меня от нее странный и быстрый приход...
– Точно... – неуверенно ответил химик и на всякий случай принюхался к своему стакану.
– Ну, что? – Веник потер руки. – Еще по одной?
– И по второй тоже, – буркнул Динь-Дон, разливая.
На душе стало тепло и весело.
– А хорошо мы их сегодня сделали, – выдохнув в булочку с изюмом, пьяным голосом вспомнил хозяин комнаты.