Школа гетер
Шрифт:
Странный звук послышался Никарете: как будто кто-то всхлипнул. Она окинула стремительным, ничего не упускающим взглядом девушек, сбившихся в кучку.
Одна стояла чуть поодаль. У нее были волосы цвета пепла и темно-серые глаза, полные такой тоски, как будто девушка находилась не в сердце знаменитой школы, куда, к слову сказать, отнюдь не каждая-всякая девка могла поступить: нужен был немалый денежный взнос и рекомендации влиятельных людей, — а на невольничьем рынке. Никарета вспомнила, как она была потрясена, когда прочла сопроводительные письма этой девушки. Можно было ожидать, что особа, находящаяся под покровительством таких людей, окажется самодовольной, заносчивой и тщеславной, а эта пугливо жалась
Кто бы сказал, почему невинное упоминание о птичке-свистульке вдруг заставило ее пролить слезы?! А что, если эту девушку против воли сюда отправили? Тогда толку из нее не выйдет…
Однако может статься, что высокие персоны продолжат проявлять интерес к жизни этой девушки. Значит, Никарете нужно будет обратить на нее особенное внимание. Интересно бы знать, у нее хоть кроме этой удивительной, враз трогательной и вместе с тем вызывающей красоты, не имеющей никакого отношения к классическим канонам, есть что-то в голове?
Почувствовав взгляд великой жрицы, девушка сжалась и попыталась отступить за спины соседок. Никарета отвела глаза, чтобы не пугать ее, и улыбнулась:
— Итак, сейчас я хочу услышать, что именно вы знаете. Понимаете ли вы, девушки, что вы — дочери великой Эллады, которая сияет как алмаз в диком, темном мире, окружающем нас? Мне будет очень просто выяснить это. Прошу каждую из вас прочесть хотя бы несколько стихотворных строк. Э-э… ты, Нофаро? — улыбнулась она толстушке.
Судя по всему, та уже успела забыть свое новое имя и принялась было растерянно озираться, но соседка пихнула ее в бок, и бывшая Фатса покраснела:
— Я знаю только песни, которые пелись у нас в Триполисе. Мы сходились в круг и пели…
Она набрала в грудь воздух и открыла было рот, но Никарета протестующим движением выставила ладонь:
— Ты споешь на матиоме по музыке. Прочти стихи.
Нофаро обескураженно пожала плечами и опустила голову.
— Тогда ты, — Никарета указала на девушку с распущенными светлыми волосами. — Твое имя? Твое новое имя! — напомнила она.
— Гелиодора, — пролепетала светловолосая, отчаянно краснея.
«Дар солнца, очень неплохо! — одобрительно подумала Никарета. — Девушка с воображением!»
— Но я не знаю никаких стихов, кроме тех строк, которые читал жрец из святилища Геры у нас в Аргосе, — виновато продолжила Гелиодора и продекламировала:
Ярко свети, о Селена, двурогая странница ночи! В окна высокие к нам взор свой лучистый бросай…Она умолкла.
— Дальше, дальше! — нетерпеливо махнула рукой довольная Никарета, которая очень любила эти стихи Платона.
— А разве что-то есть дальше? — удивилась Гелиодора. — Наш жрец произносил только эти слова!
…И озаряй своим блеском Каллистион. Тайны влюбленных Видеть, богиня, тебе не возбраняет никто. Знаю, счастливыми нас назовешь ты обоих, Селена, — Ведь и в тебе зажигал юный Эндимион страсть! —продекламировала Никарета с лукавой улыбкой, и девушки бурно захлопали в ладоши.
— Ну, теперь твой черед, — указала Никарета на Мауру, однако та сконфуженно покачала головой в знак того, что не помнит ни строки. Так же покачали головами Аглея, красота, Клития, знаменитость, Филлис, листочек, Дианта, цветок бога, Хития, высокая, Элисса, странница…
— Ну, а ты? — с надеждой спросила Никарета у девушки с пепельными волосами. Конечно, рядом с теми людьми, которые отправили ее в Коринф, она многому могла научиться! — Ты можешь прочесть какие-нибудь стихи?
Она подняла
30
«Илиада», пер. Н. И. Гнедича.
Последние слова оборвались рыданием, и спустя мгновение остальные девушки, которые слушали ее, затаив дыхание, вдруг все… разрыдались!
Обнявшись, как сестры, эти девицы из Аргоса и Аркадии, с Родоса и Крита, из Афин и Смирны, Эпидавра и Фессалии, Пергама и Триполиса проливали слезы над своим прошлым, которое было, очень может быть, тяжелым, и безрадостным, и страшным, но уже не пугало, ибо оно миновало, а будущее оставалось закрытым, и только вещим пряхам было известно, что они там наткали и напряли Мауре, Нофаро, Гелиодоре, Аглее, Филлис, Дианте и всем прочим…
Никарета, которая, как и всякая женщина, и сама пролила в свое время реки слез, а потому ненавидела и слезы, и плачущих, несколько раз воскликнула:
— Перестаньте! Прекратите, глупые девчонки! — однако все было бесполезно.
Никарете сначала очень хотелось позвать Херею и приказать ему высечь эту глупую девицу, которая всех ввергла в такую печаль, но монолог Гектора из «Илиады» поразил ее, любительницу возвышенной поэзии Гомера, в самое сердце, поэтому она решила потерпеть, пока девчонки наревутся. И вдруг с изумлением обнаружила, что сероглазая, положившая начало этому потопу, уже не плачет и всматривается куда-то за колонны, где по каменным степеням длинной цепочкой тянулись рабы, которые принесли в огромных скафосах — глиняных сосудах — воду для нужд храма.
Никарета проследила, на кого направлены темно-серые, еще влажные глаза, и очень удивилась. Среди рабов попадались всякие, молодые и старые, и она сама порою поглядывала на молодых, мускулистых, полунагих красавцев, а то и приказывала надсмотрщику задержать для нее на несколько часов одного или даже двух водоносов. Однако эта девушка во все глаза смотрела отнюдь не на юного красавчика, а на какого-то лысого, невзрачного толстяка, который еле-еле передвигал ноги, сгибаясь под тяжестью кувшина.