Школа на горке
Шрифт:
Юра считал их, а Хабибуллин не считал. И от этого Юре казалось, что Хабибуллин очистил больше.
— Я весь пропах рыбой, — сказал Юра.
— Хороший запах. Кошка будет за тобой ходить, облизываться.
Юра в сердцах швырнул рыбешку в бак, вода брызнула ему же в лицо. Хабибуллин незаметно вытерся. Тактичный человек Хабибуллин. Поет свою бесконечную песню.
Где-то люди воюют, проявляют смелость и героизм. А Юра сидит на чурбаке и чистит рыбу.
— Это еще что, — говорит, высунувшись из кухни, Вася Носов. — Рыба — это тьфу. Есть работенка и получше. Котлы мыть — это да, это взвоешь.
Утро незаметно
— Смотри, совсем мало осталось, — спокойно говорит Хабибуллин.
Пришла повариха Серафима, закричала грубо:
— Дрова давай! Воды неси! Что стоишь? Мясо режь!
Вася Носов начал носиться, таскал воду. Юра дочистил рыбу. Потом он и Хабибуллин притащили дров.
А назавтра старшина Чемоданов вдруг сказал ему:
— За хорошее несение службы ты, москвич, получаешь увольнение в город до двадцати двух ноль-ноль завтрашнего дня.
Юра оказался за воротами сам не помнил как. Электричка, автобус — и он вошел в свой двор, маленький дворик, проскочил его в три шага. Отпер дверь своим ключом.
— Тетя Дуся! Писем нет?
Она вышла, посмотрела внимательно, успокаивая его глазами:
— Есть, Юра, есть. Здравствуй, Юра. Совсем ты взрослый стал, а прошло-то всего ничего.
Письма лежали в кухне на их столе, покрытом клеенкой в зеленую клетку. От мамы, от отца.
— Думала, отошлю тебе в полевую почту, а потом думаю — заедет он, чует сердце. Я тебе картошки нажарю, садись, Юра.
Он не слушал тетю Дусю, схватил конверты. От Лили письма не было. Сразу стало как-то тускло на кухне, маленькая лампочка еле мерцала под потолком. Может быть, письмо завалилось за стол? Он заглянул.
— Не было больше Ничего, не ищи, — сказала тетя Дуся.
Он сел на табуретку, стал читать письма. От мамы, от отца, еще от мамы. Они пишут сюда, домой, значит, еще не дошли до них Юрины письма с номером его полевой почты. Как долго идут они, письма! Значит, и Лилино письмо где-то идет, долго идет, а все равно придет.
— Взрослый стал, совсем взрослый стал. Слава богу, живы твои. Живы — и слава богу. Поешь картошки, Юра. Мне на завод пора.
— Я сыт, тетя Дуся. Мне надо идти!
Он выскочил во двор. Он вспомнил: цветок. Жив ли его цветок? Лилин цветок с зелеными бледными листиками. Скорее к Валентине. Вдруг показалось, что сейчас он пересечет двор и сразу все узнает — как там Лиля, помнит ли она о нем.
Он сильно волновался, когда стучал в окно Валентины.
* * *
Группа «Поиск» собралась в этот день в полном составе в сквере. Они сидели все в ряд на скамейке. В середине Костя; он держал свернутую в трубку тетрадь и, когда говорил, размахивал этой тетрадкой в такт своим словам. Рядом с ним — Валерка; он в последнее время стал немного сомневаться, не напрасно ли потянуло его в эту группу «Поиск». Название красивое, конечно, но найти ничего не удается, какой же это поиск? С другой стороны, рядом с Костей, села Катаюмова. Ее глаза сияли, потому что сегодня в первый раз она надела новую шапочку, которую ей связала мама. Голубая шапка очень шла Катаюмовой, и настроение у нее было превосходное. Рядом с Катаюмовой оказался Борис;
Вот и сейчас он думает:
«Ладно, придет такой день, она поймет, что Муравьев — это не какое-нибудь пустое место. Муравьев такой человек, знакомством с которым можно будет впоследствии гордиться. Может быть, всю оставшуюся жизнь Катаюмова будет говорить: «Знаете, я училась в одном классе с самим Муравьевым. Тем самым, знаменитым, представьте себе». И все будут завидовать, пожалеют от души, что не они учились в одном классе с такой замечательной личностью. Но, конечно, чтобы понять, какой это человек — Муравьев, надо иметь ум, а не только одну красоту».
Костя говорит, отбивая в воздухе такт тетрадкой:
— Если мы не изменим тактику, мы никогда не найдем Г.З.В. Не знаю, как вам, а мне это начинает действовать на нервы. — Костя говорит напористо. — Мы живем в век научно-технической революции. Вся наука — на службе у человека.
— Что-то не пойму, к чему ты это все клонишь, — шевельнулся Валерка. — С вертолета, что ли, его искать, этого Г.З.В.?
— Вертолета нам никто не даст, — вставила Катаюмова, — а то было бы совсем неплохо.
Костя не намерен был переводить серьезный разговор в легкомысленные шутки.
— И все-таки век техники — это век техники. Слушайте. Анализ состава бумаги, на которой написаны письма Г.З.В., — это раз. Изучение шрифта пишущей машинки — это два. Вы заметили, что у этой машинки, как и у всякой, есть свои особенности? Некоторые буквы выпрыгивают из строки вверх. Можно и на этом построить какую-то версию.
— Начитался детективов, — проворчал Валерка, — версию, версию.
Но Костю не так легко сбить. Он продолжал упорно, как будто никто ничего не сказал:
— Отпечатки пальцев — три. Письма напечатаны под копирку, где-то, значит, остались эти листочки копирки, они могут многое рассказать. На копирке же отпечатываются все слова, которые напечатаны на бумаге.
— А может, он ее съел, — говорит вдруг Борис.
— Кто съел? Что съел? — совсем растерялся Костя.
Все уставились на Бориса.
— Нет, это я так. В одном многосерийном фильме видел — шпион копирку съел и не поморщился.
— Зачем съел? — спрашивает Катаюмова.
— След замести, вот зачем, — ответил Борис.
Все засмеялись. Но Костя не дал им развеселиться.
— Хватит смеяться! — Он сурово свел брови и опять махнул тетрадочной трубкой. — Надо сосредоточиться и действовать. Пишущую машинку он не съел? Как вы не видите — этот Григорий Захарович над нами смеется. Он водит нас за нос, а мы, как дурачки, ничего не можем узнать.
В это время Борис вздрогнул так, что сидевший с ним рядом Муравьев чуть не свалился со скамейки. Мимо них шла маленькая девочка с рыжей собакой на поводке.
— Анюта, — тихо сказал Борис.