Школа одаренных переростков
Шрифт:
— Чудак, шуток не понимаешь, — снисходительно ответил стриженый. — Кто у нас директор школы? Иванов. А какое у него хобби? Орнитология. Наставник Иванов сел на своего любимого конька и слезет не скоро. Ничего, потерпи. Доберетесь до рептилий — на них и расслабишься.
40
Спецкурс Петрова меня расстраивал: по моему мнению, мы просто топтались на месте. Автогенка мне надоела: я уже научился сосредоточиваться, держать мысль, убрал запретительную
Правда, в программе появились мнемоника и эвристика.
Мнемоника мне сначала понравилась: с памятью у меня были всегда нелады.
Я добросовестно учился сортировать, группировать и запоминать информацию, выделять общие признаки, Петров меня очень хвалил.
Эвристика (искусство находить неожиданные решения) шла более туго, но кое-какие успехи тоже были.
И все-таки я до сих пор не умел ни прослушивать, ни блокироваться, ни исчезать.
Ни тем более летать.
Иными словами, никаких особенных способностей я в себе не обнаруживал, а Петрова это как будто не заботило.
Каждую ночь мне снилось, что я летаю. Эти сны отличались такой достоверностью, что по утрам у меня болели плечи, а ступни ног покалывало от ощущения высоты. Летал я не под куполом, а в каких-то пустынных краях, среди звёзд, над сверкающими скалами. Широко раскинув руки, я парlbл среди остроконечных вершин, счастливый и гордый собою, и пытался найти ответ на вопрос, который меня почему-то заботил: откуда свет? чем эти кручи и хребты так ярко освещены? Ведь небо фиолетовое, и в нем горят только звезды.
Первое время правдоподобность этих снов меня пугала, но постепенно я к ним привык.
И причина, вызывавшая эти сумасшедше радостные галлюцинации, была мне ясна: я слишком много думал о полетах, слишком завидовал Денису и Леночке, и вот моя зависть приняла формы ночных грёз.
41
Зато однокашники мои делали всё новые успехи.
Юрка Малинин, рисуясь перед девчонками, силой взгляда согнул железную вышку трамплина и тут же выпрямил.
Еще раз согнул, еще раз выпрямил — и тут она отломилась и рухнула в бассейн.
Это было зрелище.
Хорошо, что в тот момент никто не купался.
За это красноперый получил от Иванова втык и три дня возился, приводя вышку в порядок. Вручную, естественно: достать ее из воды силой взгляда Малинину было слабо.
Олег и Соня всё свободное время проводили на корте, играя в теннис без ракеток: они стояли на своих площадках, пристально глядя на мяч, который по направлению их взглядов носился над сеткой, выписывая немыслимые кривые.
Видимо, это было нелегкое дело: после игры Соня, бледная, с покрасневшими глазами, шла купаться, и походка у нее была неверная.
А
Да что там говорить: даже Черепашка моя начала понемногу летать. Точнее, не летать, а вспархивать, как куропатка, и это было ужасно смешно.
— Ой, упаду! — пищала она. — Ой, сил моих нету!
Все в школе посмеивались над ее попытками, поэтому она летала тайком, хотя Петров ей категорически это запрещал.
Рита была добрая девочка и хорошо ко мне относилась. Она пыталась мне объяснить, как это делается, но я не способен был уловить даже принцип: при словах «гравитация» и «поле» я просто терялся.
42
Черепашка и была первая, кого я прослушал.
Вечерами в комнате номер восемь мы играли с ней в прятки (если можно так назвать эту странную игру): Черепашка исчезала, а я ее искал.
Однажды я очень долго не мог ее найти и остановился посреди комнаты, глядя на потолок: последнее время она всё чаще пряталась на лету, и это меня обижало.
Вдруг я услышал какой-то гул, словно кровь застучала в ушах, и слабый хрипловатый голосок, совсем не похожий на Ритин, зашептал:
— Алёшенька, миленький, как я только жила без тебя!..
— Что ты сказала? — переспросил я от неожиданности.
— Ничего, — растерянно отозвалась Рита.
Она потеряла над собой контроль и возникла там, где чаще всего от меня пряталась: в углу за платяным шкафом.
— А разве я что-нибудь говорила? — сидя на корточках, спросила она.
— Нет, нет, мне показалось! — поспешил я ответить.
— Ты врешь! — тихо сказала Рита. — А ну вас всех! Ненормальные вы все, вот вы кто!
Вскочила и выбежала из комнаты.
А я был настолько счастлив, что чуть не пустился плясать.
— Я слышу, черт возьми! Я тоже слышу! Не такая уж я бездарность!
43
Теперь у меня была одна задача: по возможности скрыть это от толстяка Петрова.
Передо мной открывались блестящие перспективы: не зная о том, что я слышу, Петров не станет передо мной закрываться, и я его прослушаю. Первый из всех!
Посмотрим, что скажет на это краснопёрый Малинин.
Блокироваться наглухо я еще не умел, но стоп-контроль освоил довольно прилично. Задачка "не думать о белом медведе" была мне вполне по плечу. Вся трудность сводилась к тому, как скрыть прослушанные уже мысли. Раз я их принял и понял, значит и толстяк это тоже засечет.
Собственно, никаких секретов я узнавать не собирался, мне даже не приходило в голову, что желание мое некрасивое. Для меня это была просто трудная техническая задача: прослушать Петрова так, чтобы он этого не заметил.