Школа в Кармартене
Шрифт:
– Это не уменьшает моего уважения к нему. Что делать, если его народ такого размера! Неважно, в какую из этих концентрических Вселенных ты включен, лишь бы…
– …человек был приличный, – иронически заключил Змейк. – Вы уловили нить. Далее. То, что применимо к пространству, может быть применено и ко времени. Самая короткая жизнь сопоставима со сколь угодно долгой по одному, единственно существенному параметру.
– Добродетели, – догадался Гвидион.
– Если хотите, – сказал Змейк. – Вам полегчало?
– Нет, дорогой учитель, – сказал Гвидион, – но происходящее со мной не стоит вашего драгоценного
Тут он сел на пол.
– Вы, вероятно, возвращаетесь завтра домой? – спросил Змейк, никак не проинтонировав свое высказывание.
– Да, я… к родителям. Они, наверное, там волнуются. А уж бабушка – та вообще.
– Я также намереваюсь вернуться домой, – бесстрастно заметил Змейк.
– У вас… есть семья? – спросил Гвидион.
– Да, и относительно большая. Я в ней младший. У меня двенадцать старших братьев и сестер, – сказал Змейк. – Родители не видели меня, если я не ошибаюсь, в течение последних ста тридцати лет.
– Они будут счастливы, – предположил Гвидион.
– Несомненно. Полагаю, что мой благословенный отец даст мне десятиминутную аудиенцию. Кроме того, я смогу наконец навестить фамильный склеп, – боюсь, до сих пор я проводил там слишком мало времени, – заметил Змейк естественно и без малейшей горечи, и это заставило Гвидиона думать, что крепкая семья Змейка хранит какие-то чрезвычайно суровые патриархальные традиции.
Преподаватели держались в целом все мужественно, но совершенно по-разному.
Доктор Мак Кехт подозревал, что в ближайшее время от него, возможно, потребуется прекратить несколько истерик, и был в секундной готовности. Все было тихо. Тогда, в ожидании каких бы то ни было происшествий, он отыскал и вымыл заварочный чайник.
«Что до моих дел, – подумал он мельком, – то, дела финансовые побоку, многие курсы терапии я не доведу до конца уже никогда… да… что же? Несколько выражений благодарности и одно признание в любви. Ну, это все терпит до вечера. Сейчас мой кабинет открыт для студентов, невозможно отлучиться».
– Боже, как это все некстати! – вздохнул Мак Кехт, имея в виду, конечно, войну. – Сейчас, когда жизнь стала мне дорога… конечно, входите, Финвен, я ждал вас, как узник луч света, я даже… приготовил чай.
…Тем временем Дион всем окружившим его ученикам прежде всего предложил выпить.
– Друзья мои и поклонники, ваш старый учитель всегда держал бочонок фалернского на этот самый случай! – вдохновенно объявил он, почесывая подмышки. – Сейчас следует достать музыкальные инструменты, пригласить какую-нибудь гетеру…
– Скорее, порну, – заметил шедший мимо Змейк. – На гетеру денег не хватит.
Это замечание почему-то совершенно отрезвило Диона, он опечалился и вообще как будто только сейчас понял, что, собственно, происходит.
Вернувшись к себе в кабинет, измученный событиями дня Мерлин побарабанил пальцами по столу и всмотрелся в газету, которая так там и лежала. Он увидел другие заголовки: «Инопланетяне высадились в Девоншире», «Прямой звонок Господу Богу – за 30 пенсов» и «Трехметровый аллигатор терроризирует побережье Атлантики». Директор что-то пробормотал сквозь зубы, вскочил, метнулся туда, сюда, выскочил за дверь и через минуту уже выбегал из школы через арку, ведущую в город.
На
– Какие именно последние события?
– О Господи! – воскликнул советник Эванс. – Вы что, не знаете? В город пригнали стадо свиней на ярмарку, йоркширских, самая сволочная порода, можете себе представить, и это совпало с днем открытия Летнего фестиваля бардов! Взгляните, я весь в дерьме!..
…Вернувшись из «Старого ворона», Мерлин в гневе пронесся по коридорам школы. Он клекотал от ярости и кипятился ужасно, но не произнес ни слова, пока не разыскал Мак Кархи и не затащил его в темный угол.
– Идиоты! Кретины!.. Старые маразматики!.. – закричал он. – Нас вообще нельзя допускать к работе с детьми! С людьми!!! При слабоумии в такой стадии нужно спешно накрыться крышкой гроба! А не расхаживать, вещая истины!..
Еще некоторое время он рвал и метал, прежде чем высказался членораздельно.
– Газетенка-то… того, – сказал он.
Мерлин снова собрал всех под балкончиком Бранвен и сказал:
– В связи с резким потеплением политического климата мы можем вернуться к повседневным занятиям. Слухи о нашей гибели оказались немного преждевременны. Если вы спросите меня, я скажу, что рано или поздно это с нами все-таки случится, но, похоже, не в этот раз. С четверга учебный процесс восстанавливается в обычном объеме, и давайте, в общем… хм-хм… считать, что мы замяли это недоразумение. Только не рассказывайте об этом никому в городе, не то подумают, что здесь не только я ку-ку, но и вы все.
Преподаватели понимающе кивнули.
– Что вы имеете в виду? – невинно спросил кто-то из толпы студентов.
– Много будете знать, молодой человек, – скоро состаритесь, – сурово сказал Мерлин, показывая тем самым, что время, когда можно было задавать любые вопросы, закончилось. И, смилостивившись, прибавил: – Я, собственно, о том, что люди могут вдруг подумать, будто мы здесь несколько аполитичны.
Шла репетиция. Взбалмошный король Ллейр выспрашивал у дочерей, как они его любят. С видимым удовольствием он выслушал про то, что старшие дочери любят его как свет очей, как солнце ясное, как Божий день, как множество прекраснейших вещей, и в нетерпении обратился к младшей, Крейдиладд, предвкушая продолжение праздника.
– Я вас, отец, люблю, как любят соль, – просто сказала Крейдиладд.
– Как что, как что? Я что-то недослышал, – обеспокоился Ллейр. – Как видно, становлюсь я глуховат.
– Вы все прекрасно слышали, отец, – люблю, как соль. Которая в солонке.
– Отцу родному плюнуть так в лицо! – возмутился старец. – А я еще ее лелеял с детства! И нос, и попу вытирал с усердьем! Пеленками обвешан был весь двор! А сколько раз подвязывал слюнявчик – ведь это ж не сочтешь! И вот теперь в награду мне за тьму ночей бессонных она задрала нос передо мной, своим отцом родным, единокровным! Прочь с глаз моих, долой, сейчас же вон! Не вздумай возвращаться за гребенкой! Навек тебе сюда заказан путь! А вы, зятья любезные, не ждите – приданого за нею будет пшик! Кто хочет, пусть берет ее босую, в рубахе из холщового мешка, а кто не хочет – скатертью дорога!..