Школа
Шрифт:
Не пришлось ни стучать, ни ковыряться в замке ключом, выданным комендантом общежития: дверь блока была распахнута настежь, так же, как и одна из внутренних (комната налево), поэтому первое, что он увидел, было небо – мягко шелестевшее солнечным дождем небо в открытом окне.
Берто поудобнее ухватился за ручки своих объемистых чемоданов, втащил их в прихожую, привалив к запертой двери. В распахнутой комнате никого не было, только зеленый пушистый ковер на полу, широкий разложенный диван у одной стены, письменный стол – у другой. На лужайке ковра между
Берто шмыгнул носом и, потоптавшись на месте, решился-таки вставить ключ и открыть свою – с этого дня – комнату.
Здесь было пусто и душно, так что первым делом он кинулся открывать окно – большое, пыльное, в капельках дождя окно, с грохотом открывшееся, впустившее запах дождя, мокрой зелени и земли. Внизу была футбольная коробка с фонарем по боку, узкая огибающая полоска дороги, огражденная лепниной забора пышная зелень огромных деревьев с белыми корпусами больничного городка, а дальше – извилистая, как змейка, Яуза с акведуком, перекинутым через нее, с зеленым полем, с чистым цветным рисунком окраинной Москвы в перспективе: выныривающие из островков зелени белые верхушки многоэтажек, убегающее черте куда шоссе, сверкнувшее золото креста крошечной церквушки вдалеке…
Берто, улыбаясь, повернулся от окна в комнату, тут же густым баритоном потрясенно выдохнул эквивалент русскому «елки-палки» и подтянулся на руках, усевшись в окне – спиной к небу.
В этой полупустой комнате с голыми стенами, кое-где разбавленными голубовато-желтыми ляпухами («Это нарисовано как идет снег», – позже объяснит Хорхе), кроме единственной драной диванной крышки на полу и шаткого стула рядом – в углу, прямо напротив сидящего в окне и глазам своим не верящего Берто, сверкала и блистала настоящая ударная установка.
«От радости в зобу дыханье сперло», – припомнилось кстати в муках вызубренное на подфаке университета, и впервые ясный смысл русской абракадабры нарисовался в возбужденном радостью сознании. Не успев словесно выразить все свои впечатления, Берто сжал коричневые кулаки и сказал вслух только: «Fantastica!». В этот же момент в дверях появился и замер с выражением ужаса на лице невысокий щуплый парень с красной банкой в руках.
Ровно три секунды Берто в окне и парень на пороге молча смотрели друг на друга. Затем парень, прижимая банку к груди, выкрикнул что-то нечленораздельное и кинулся вперед, словно бы собираясь выбросить Берто вон из окна.
Берто поспешно спрыгнул на пол.
– Quien eras tu? – спросил парень, внимательно разглядывая Берто и, видимо, успокаиваясь.
– Берто, с Кубы, меня сюда поселили, я поступил на мультипликацию, – с облегчением ответил Берто по-испански, протягивая руку для пожатия.
Рука была горячо сдавлена влажной ладонью незнакомца с банкой.
– А я Хорхе, оператор, из Мексики. Вообще-то на этом этаже живут художники, но я… Парень, как ты меня напугал, когда я зашел и увидел, что комната открыта и кто-то
Берто, вежливо посмеиваясь, кивал курчавой головой, не решаясь сразу заговорить об ударных. Окончательно успокоившись и даже повеселев, новый знакомец жестом пригласил следовать за собой.
В прихожке, в уютно обустроенном под кухню закутке, Хорхе нажал на какую-то кнопку, и неоновые лампы ровно осветили длинный, крытый клеенкой стол вдоль стены, увешанной сковородками, ковшиками и прочей кухонной утварью. Хорхе поставил на стол свою банку, включил красный огонек электроплитки в углу и, усадив Берто на скрипучий стул, принялся хлопотать: бегать в ванную за водой, ополаскивать грязные стаканы и при этом непрерывно стрекотать на приятном слуху родном испанском.
– Здесь, в твоей комнате, жил один парень, испанец – мой друг и друг многих, Педро. Это он нарисовал на стенах падающий снег, ты видел?
Красная банка была раскрыта и обнаружила в себе аромат свежемолотого кофе. Хорхе, ухнув, стащил с себя взмокшую футболку и вытер ею влажный волосатый торс.
– Месяц назад, в июне, Педро выпрыгнул из окна. Да-да, можешь теперь представить, что я почувствовал: ушел, и комната была, как всегда, заперта, пришел – дверь настежь, и кто-то сидит в распахнутом окне! Я подумал, дух самого Педро вернулся, чтобы меня напугать. Ты знаешь, Педро любил устраивать розыгрыши.
Хорхе вздохнул, поставил на раскалившуюся спираль плитки кофейную джезву.
– Жить не могу без кофе, без настоящего. А в этой стране люди гоняются за растворимым в ярких баночках. Чего им тут не хватает, так это ярких банок, если ты меня понимаешь, парень…
Тонкие мускулистые ноги Берто – в джинсах, обрезанных по колено – отдыхали, блаженно вытянутые. Сославшись на больную печень, он отказался от предложенной сигареты и заранее – от кофе. Хорхе только пожал плечами, закурив ароматную «Клеопатру» с голубым фильтром.
– Когда ты пришел, я как раз ходил молоть кофе к одному парню – Гонзо из Колумбии. Он был самым лучшим другом Педро. До сих пор не может придти в себя, много пьет и всякое такое. Гонзо считает, что Педро кто-то специально толкнул в окно, но я думаю, это самоубийство. Педро был такой сумасшедший парень, ты не представляешь.
Специально для Берто из низенького холодильника «Саратов» Хорхе вытащил пакет молока и батон. Жадно кусая прохладный мягкий хлеб, запивая молоком, Берто мимо ушей пропускал безостановочный треп нового соседа, перешедшего на Россию в общем, на русских женщин – совсем, кстати, не бреющих ноги, абсолютно.
– Послушай, Хорхе, – вклинился он в первую же возникшую паузу, пока Хорхе набирал в легкие воздух, прежде чем перейти к рассказу о девушках с экономического факультета, – чья это там ударная установка, в комнате, э?..
Хорхе трагически взмахнул рукой.
– Это была штука Педро. Он здорово стучал, хотя девушкам внизу это не очень нравилось. Знаешь, он любил встречать рассвет и играть что-нибудь такое из «Пинк Флойд».
Берто в волнении отставил в сторону молочный стакан.
– Я тоже немного умею – дома на Кубе я играл в одной группе, мы пели свои песни, выступали на праздниках. А чья это установка сейчас?