Школьная горка
Шрифт:
– Тебя спас мальчик – самый удивительный мальчик в мире. Хорошо, что у тебя был с собой фонарь.
– Фонарь? Никакого фонаря у меня не было.
– Да был, ты просто запамятовал. Мальчик описал, как ты сложен, какая у тебя борода.
– Уж поверьте, не было у меня фонаря, и никакого света там не было.
– Масса Оливер, разве мисс Ханна не говорила, что молодой господин может видеть в темноте? – напомнила Рейчел.
– Ах, ну конечно, теперь, когда ты заговорила об этом, вспомнил. Но что он видел сквозь снежную пелену? О боже, хоть бы он вернулся! Но он уж никогда не вернется, бедняжка, никогда, никогда!
– Масса Оливер, не беспокойтесь, господь не оставит его
– В такую бурю, старая дура? Ты себе отчета не отдаешь в своих словах. Впрочем, погодите – у меня есть идея! Быстрее за стол, возьмемся за руки. Все помехи – прочь! Отбросьте сомнения: духи бессильны перед сомнением и недоверием. Молчите, соберитесь с мыслями. Бедный мальчик, если он мертв, он придет и расскажет о себе.
Хотчкис оглядел сидевших за столом и обнаружил, что круг не замкнулся: Безумный Медоуз заявил, не преступая этикета рабовладельческого государства и не обижая присутствующих рабов, ибо они за свою жизнь успели привыкнуть к откровенности этого этикета:
– Я пойду на любые разумные шаги, чтобы доказать свою озабоченность судьбой моего благодетеля; нельзя сказать, что я неблагодарный человек, или озлобленный, хоть дети и гоняются за мной по пятам и забрасывают меня камнями – просто так, шутки ради; но всему есть предел. Я готов сидеть за столом с черномазыми сейчас ради вас, Оливер Хотчкис, но это самое большее, что я могу для вас сделать; я думаю, вы избавите меня от необходимости держаться с ними за руки.
Благодарность обоих негров была глубокой и искренней: речь Безумного Медоуза сулила им облегчение; ситуация была в высшей степени неловкой: им пришлось сесть вместе с белыми, потому что им было велено, а повиновение вошло в их плоть и кровь. Но чувствовали они себя не вольготней, чем на раскаленной плите. Они надеялись, что у хозяина хватит благоразумия отослать их, но этого не произошло. Он мог провести свои seance и без Медоуза и намеревался это сделать. Сам Хотчкис ничего не имел против того, чтобы взяться за руки с неграми, ибо он был искренний и страстный аболиционист [10] ; фактически он был аболиционистом уже пять недель и при нынешних обстоятельствах остался бы им еще недели две. Хотчкис подтвердил искренность своих новых убеждений с самого начала, освободив двух своих рабов, правда, это великодушие было лишено смысла, потому что рабы принадлежали жене, а не ему. Жена его никогда не была аболиционисткой и не имела намерения стать аболиционисткой в будущем.
[10]
Аболиционист (от лат. abolitio – уничтожение, отмена) – в США сторонник движения за отмену рабства негров.
По команде рабы взялись за руки с хозяином и сидели молча, дрожа от страха, ибо ужасно боялись привидений и духов. Хотчкис торжественно наклонил голову к столу и молвил почтительным тоном:
– Присутствуют ли здесь какие-нибудь духи? Если присутствуют, прошу стукнуть три раза.
После паузы последовал ответ – три слабых постукивания. Негры сжались так, что одежда повисла на них, и принялись жалобно молить, чтоб их отпустили.
– Сидите тихо и уймите дрожь в руках!
То был дух лорда Байрона. В те дни Байрон был самым деятельным из потусторонних пиитов, медиумам спасения от него не было. Он скороговоркой изрек несколько поэтических строк в своей обычной спиритической манере – рифмы были гладкие, позвякивающие и весьма слабые, потому что ум его сильно деградировал с тех пор, как он усоп. Через три четверти
– Будь счастлив, и – с глаз долой, такого слова не найдешь, – напутствовал его Безумный Медоуз.
Затем явился Наполеон и начал толковать про Ватерлоо: бубнил одно и то же – это-де не его вина – в общем, все то, что он раньше говорил на острове Святой Елены, а в последнее время – на веселых спиритических сеансах. Безумный Медоуз язвительно заметил, что он даже даты перевирает, не говоря уж о фактах, и залился своим сумасшедшим неистовым смехом; эти пронзительные, резкие, страшные взрывы смеха давно уже пугали деревню и здешних собак, а ребятишки забрасывали Медоуза камнями.
Потом прибыл Шекспир и сочинил нечто крайне убогое, за ним последовала толпа римских сановников и генералов, и единственно примечательным во внесенной ими лепте было прекрасное знание английского языка; наконец около одиннадцати раздалось несколько громовых ударов, от которых подскочил не только стол, но и вся компания
– Кто это, назовитесь, пожалуйста.
– Сорок четвертый!
– О, как печально! Мы глубоко скорбим, но, конечно, мы опасались и ждали такого исхода. Ты счастлив?
– Счастлив? Разумеется!
– Мы так рады! Это огромное утешение для нас. Где ты?
– В аду.
– О, боже правый, сделайте милость, масса Оливер, отпустите меня, умоляю, отпустите! О, масса Оливер, мы с Рейчел не выдержим!
– Сиди спокойно, дурак!
– Ради бога, масса Оливер, сделайте милость!
– Да замолчишь ли ты, болван! О, если б мы только смогли убедить его материализоваться! Я еще не видел ни одного духа. Сорок четвертый, дорогой пропавший мальчик, прошу тебя, явись!
– Не надо, масса Оливер, рад» бога, не надо!
– Заткнись! Пожалуйста, материализуйся! Явись нам хоть на мгновение!
Гопля! [11] В центре круга сидел мальчик! Негры взвизгнули, повалились спиной на пол и продолжали визжать. Безумный Медоуз тоже упал, но сам поднялся и, тяжело дыша, глядя на мальчика горящими глазами, встал чуть поодаль. Хотчкис потер руки в порыве радости и благодарности, и преображенное лицо его засветилось торжеством.
– Пусть теперь сомневаются неверующие и насмешничают зубоскалы, если им это нравится, но их песенка спета. Ах, Сорок четвертый, дорогой Сорок четвертый, ты сослужил нашему делу огромную службу.
[11]
Традиционное восклицание фокусника
– Какому делу?
– Спиритизму. Да перестаньте же верещать!
Мальчик наклонился, тронул негров рукой.
– Вот так – засыпайте. А теперь – в кровать! Утром вам покажется, что это был сон.
Негры поднялись и побрели прочь, как лунатики. Сорок четвертый обернулся и глянул на Безумного Медоуза – его веки мгновенно опустились и прикрыли безумные глаза.
– Иди, выспись в моей постели. Утром и тебе все происшедшее покажется сном.
Медоуз поплыл, словно в трансе, вслед за исчезнувшими неграми.
– Что такое спиритизм, сэр?
Хотчкис с готовностью объяснил. Мальчик улыбнулся, ничего не сказал в ответ и сменил тему разговора.
– В бурю в деревне погибло двадцать восемь человек.
– О боже, неужели это правда?
– Я их видел, они под снегом – рассеяны по всей деревне.
– Ты видел их?
Сорок четвертый пропустил мимо ушей вопрос, прозвучавший в слове, на котором было сделано особое ударение.
– Да, двадцать восемь.
– Какое несчастье!
– Несчастье?