Школьные годы чудесные
Шрифт:
В ординаторской курить категорически запрещалось. Похоже, в этот день про запрет забыли. Закурил даже начальник реанимационного отделения. Вся операционная бригада сидела в ординаторской.
— Коллеги! Вы же все видели! — продолжал врач. — 30 минут на столе лежал труп. Труп! А до этого мы 10 минут пытались его реанимировать… А он… Он взял и пошел… Пошёл, млиат!
— Ага, — согласилась старшая хирургическая медсестра. — А потом еще ругался, мол, всю одежду ему порезали! А как её не резать, если больного надо срочно раздевать и готовить
Начальник отделения нервно рассмеялся:
— Елизавета Ивановна! Тут не об одежде речь…
— Да я понимаю, — отмахнулась медсестра, дергано затягиваясь сигаретой. — Но сам факт! Его уже в морг собрались везти… — она хихикнула, — санитаров вызвали. А он вскочил — «где моя одежда?», «почему она вся рваная»?
— Ну, вскочить, не вскочил, — поправил второй хирург. — Сел. Но суть от этого не меняется.
— Кстати, а что за пацан в операционный блок заходил? — спросил вдруг заведующий отделением.
— А кто ж его знает? — хирург пожал плечами. — Его чекисты привезли. И пока он там был, туда никого не пускали.
— А вы не видели, что он там делал? — продолжал допытываться заведующий.
— Да как-то не догадались, — вздохнул хирург. — Устали, полтора часа за столом. Да и неинтересно потом стало. Раненый-то умер. Трудились, трудились и всё зазря. Что там дальше смотреть-то? А оказалось…
— М-да…
— Коллеги! — снова подал голос завотделением. — Надеюсь, не нужно напоминать, чтобы мы все дружно забыли о прошедшем? Это мы его удачно прооперировали, больного тут же у нас забрали и всё. Всем, надеюсь, понятно?
— А то! — согласился первый хирург. — С «молчи-молчи» связываться себе дороже. Враз отправят в командировку в какой-нибудь медпункт в Якутию годика на три.
Устинова голого, завёрнутого в одну лишь простыню, сразу повезли домой на той самой «волге», на которой привезли в госпиталь Ковалева. Денис ошарашенно молчал и, не отрываясь, смотрел в окно. С другой стороны к нему прижался Ершов. Впереди, рядом с водителем сидел замначальника отдела Стасов. Подполковник повернулся к оперативнику и пообещал:
— Когда выйдешь на службу, таких звездюлей у меня огребёшь… Понял?
— За что? — возмутился Денис, поворачиваясь к начальнику. — Да я нормально себя чувствую…
— Вот только на службу выйди, — повторил Стасов.
Машина подъехала к дому. Первым из салона вышел Ершов с пакетом в руках, куда сложили одежду Устинова, порезанную «заботливыми» медработниками. Вторым вышел сам Устинов, похожий в своём наряде на римского патриция. Только на простыне кое-где виднелись коричневые пятна засохшей крови. Стасов опустил стекло и сказал Ершову:
— На работу завтра, как обычно. А ты, — он обратился к Устинову, — с утра в санчасть, к Зуйкову. Пусть тебя посмотрит, обследует. Рентген там сделает, кардиограмму что ли… В общем, он знает! Всё, пока!
Машина уехала, а офицеры поднялись домой к Денису. Встретила их
— Что случилось? С тобой всё нормально? Что у тебя за вид?
— Всё хорошо, — Денис виновато улыбнулся. — Фигня получилась. Путаница несуразная какая-то. Потом всё расскажу. Одеться дай и чайник поставь что ли…
— Сначала мне звонят на работу, говорят, что тебя ранили, чтоб не нервничала… Потом просят, чтоб срочно приехала в госпиталь!
Она перевела дух:
— А потом, чтобы ехала домой. Хорошо, я не успела с работы уйти…
— Чайник поставь! — повысил голос Денис. — Потом всё расскажу.
Он сходил в душ, переоделся. Когда вышел, жена уже заварила чай. Ершов с ней сидел на кухне. Увидев мужа, она ушла в комнату.
Устинов зашел на кухню, закрыл поплотнее дверь, прислушался.
— Думаешь, слушает? — понял его мысль Ершов. Устинов кивнул.
— Переживает!
— Будешь переживать! — хмыкнул Ершов. — Ей же сказали, что ты тяжело ранен и сейчас на операции!
Устинов налил заварки, долил кипятка, насыпал сахару две ложки и, не поднимая глаз, сказал:
— Я так понял, ты Ковалева привозил?
— А что оставалось? — буркнул Ершов. — Врачи сказали шансов никаких.
— Спасибо! — Устинов сделал глоток, другой. — А где он сам-то?
— Блин! — Ершов хотел вскочить, потом махнул рукой. — Забыл про него совсем! Я ж его из школы притащил! А потом он куда-то делся. Да и не до него потом стало…
— Игорь, — тихо сказал Устинов. — Спасибо тебе. Ты меня с того света достал. Но ты дурак, извини меня… Ты парня потерял.
— Дэн, ты думаешь, он не поймёт?
— Дай бог, дай бог! — Устинов вздохнул. — Он пацан, в голове каша да юношеский максимализм. За ним, как за ребенком надо. Обхаживать его, облизывать! А ты его бросил.
— Он чаю просил! — вдруг вспомнил Ершов.
— Ему восстанавливаться надо, — сказал Устинов. — Помнишь, он на кухне тогда жрал в три горла? И чай крепкий глотал?
— М-да, нехорошо получилось… — протянул Ершов.
— Я к нему пойду, — решил Устинов. — Благодарить буду, может, и ничего. Отойдет. Простит.
— Сам-то ты как сейчас?
— Не пойму, — Устинов подал плечами. — Отлично себя чувствую. Только жрать охота со страшной силой. Всё было как в кошмарном сне. Сначала я вдруг вверх полетел. Как в детстве, во сне летал. Потом смотрю, внизу на столе моё тело, а в нем врачи ковыряются. Потом они вдруг забегали, засуетились. Ругаться начали, орать. А потом один рукой махнул, мол, всё. И правда, смотрю, меня, то есть моё тело, накрыли простыней. Дальше пацан этот с тобой в операционную вошел. У него из груди третья рука выросла, и он этой рукой меня ухватил и к себе потащил. Подержал минут пять. Я вырываюсь, а он не отпускает, зажал меня и держит в кулаке. Потом в тело воткнул, прямо в рот. И я проснулся… Сижу голый!
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
