Школьные годы
Шрифт:
И опять к Наташе:
— А чего бледненькая? С женихом поссорилась?
А кстати: неужели у вас ничем не кончилось? Ну, с Борей я имею в виду…
— Ничем. Ой, Светлана Михайловна, я еще журнал не нашла…
Мельников говорил в углу со старичком географом, который постоянно имел всклокоченный вид, оттого что его бороденка росла принципиально криво. Илья Семенович возвращал ему какую-то книгу и ругал ее:
— Это, знаете, литература для парикмахерской, пока сидишь в очереди. Он же не дал себе труда разобраться: почему его герой пришел
Старичок географ смущенно моргал, словно сам был автором ругаемой книги.
Мельников замолчал. До него донесся сетующий насморочный голос учительницы начальных классов:
— И все время на себя любуются! Я им говорю: не ложите зеркало в парту! Ложат! Вчера опять ло-жили…
Мельников скривился и воскликнул:
— Послушайте! Нельзя же так!
Говорившая обернулась и уставилась на него, как и все остальные.
— Я вам, вам говорю. Вы учитель, черт возьми, или…
— Вы — мне? — опешила женщина.
— «Ложить» — нет такого глагола, голубушка, Таисия Николаевна! Не бережете свой авторитет, так пощадите чужие уши!..
Его минутная ярость явно перекрывала повод к ней. Он и сам это почувствовал, отвернулся, уже жалея, что ввязался. Учительница начальных классов издала горлом булькающий сдавленный звук и быстро вышла… Светлана Михайловна — за ней:
— Таисия Николаевна! Ну зачем, золотко, так расстраиваться?..
Потом была пауза, а за ней — торопливая разноголосица от потребности заглушить неловкость:
— Время, товарищи, время!
— Товарищи, где шестой «А»?
— Шестой «А» смотрит на вас, уважаемая… (речь шла о классном журнале).
— Лидия Иванна, ключ от физики у вас?
— Там открыто. Только я умоляю, чтобы ничего не трогали… Вчера мне чуть не сорвали лабораторную…
Светлана Михайловна вернулась взбудораженная, красная, сама не своя. Перекрыв все голоса, она объявила Мельникову:
— Вот, Илья Семенович, в чужом-то глазу мы соломинку видим… Весь ваш класс не явился на занятия. В раздевалку они не сдали ни одного пальто, через минуту второй звонок, а их никто не видел… Поздравляю.
Стало тихо в учительской. У Ивана Антоновича, у географа, вдруг что-то посыпалось из портфеля, куда он засовывал книжку.
— Я так и знала, что без Анны Львовны что-нибудь случится, — добавила Светлана Михайловна, ища взглядом Мельникова и не находя. Отгороженный столом, Илья Семенович сидел на корточках и помогал старику собрать его рассыпанные яблоки. Они вдвоем возились там — «история с географией», а учителя саркастически улыбались.
— Чей у них должен быть урок? — спросил Мельников, показавшись без очков над столом.
— Мой, — объявила Наташа.
Ее нога отфутболила к нему запыленное яблоко.
Мельников осматривался, стоя без пальто у дверей школы. Двор был пуст. Кувыркались на ветру прелые листья,
С развевающимся шарфом Илья Семенович пошел вдоль здания.
С тыльной стороны к школе пристраивали мастерские. Там был строительный беспорядок, стабильный, привычный, а потому уже уютный: доска, водруженная на старую трубу из котельной, образовала качели, леса и стальные тросы применялись для разных гимнастических штук; любили также пожарную лестницу; здесь можно было переждать какую-нибудь опасность, покурить, поговорить с девчонкой — словом, свой, девятый «В» Мельников не случайно обнаружил именно здесь.
Его увидели.
Кто-то первый дал сигнал тревоги, кто-то сделал попытку убежать, но был остановлен… До появления Мельникова они стояли и сидели на лесах группами, а теперь все сошлись, соединились, чтобы ожидаемая кара пришлась на всех вместе и ни на кого в частности…
Генка Шестопал наблюдал за событиями сверху, с пожарной лестницы; он там удобно устроился и оставался незамеченным.
Мельников разглядел всю компанию. Они стояли разлохмаченные ветром, в распахнутых пальто… Портфели их сложены на лесах.
— Здравствуйте, — сказал Илья Семенович, испытывая неловкость и скуку от предстоящего объяснения.
— Здрассте… — Они старались не смотреть на него.
— Бастуем, следовательно?
Они молчали.
— Какие же лозунги?
Выступил вперед второгодник Сыромятников.
— Мы, Илья Семенович, знаете, за что выступаем? За уважение прав личности!
И многие загудели одобрительно, хотя и посмеиваясь. Сыромятников округлил маленькие глазки. Ему не часто удавались столь глубокие формулировки, и он осмелел.
— Надо, Илья Семенович, англичаночку призвать к порядку. Грубит!
Мельников поглядел на длинное обиженное лицо этого верзилы — и не выдержал, рассмеялся:
— А я думал, тебя можно обидеть только оглоблей!
Костя Батищев перекинулся взглядом с Ритой и отодвинул Сыромятникова.
— Скажи, Батя, скажи… — зашептали ему.
Костя заговорил, не вынимая рук из косых карманов своей замечательной теплой куртки:
— Дело вот в чем. Сперва Наталья Сергеевна относилась к нам очень душевно…
— За это вы сорвали ей урок, — перебил Мельников.
— Разрешите, я скажу свою мысль до конца, — самолюбиво возразил Костя.
— Прежде всего вернемся в помещение. Я вышел без пальто, а у меня радикулит…
Ребята посмотрели на Костю; он молчал, чувствуя свою власть и над ними и над этим узкоплечим продрогшим человеком в очках.
— А вы идите греться, Илья Семенович, — объявил ему Батищев с дружелюбным юмором, — мы придем на следующий урок.
Не глядя на Костю, Мельников сказал: