Шкура

Брюс Ольга

– Сынок! Ты о матери думать должен! Слышь, не? О матери! Я вас выносила и родила-а!

Панкрат выдвинулся на дорогу и поспешил в больницу, сделав вид, будто не слышит мать.

– Ой, и что теперь будет? – запричитала Глафира, уставившись в окно. – Он же ему глаза откроет – и пиши пропало… Это ж надо, а, какой совестливый оказался, поехал навестить. Чтоб у этой Дуньки язык отсох, помело трескучее.

Добравшись до районной клиники, которая находится недалеко от его родной деревни, Панкрат поговорил с врачом, узнал, в какой палате находится отец и поспешил навестить его. Сердце трепыхалось, как у ребенка, нашкодившего

и ожидающего нагоняй от строгого родителя. Панкрат открыл дверь палаты и заглянул внутрь. Она была просторной, человек на десять. Каждая койка занята мужиками разного возраста. По левую сторону лежачие, по правую – более живые.

– Кого ищете? – худощавый мужичок с седой бородкой оторвался от чтения книги в потрепанной обложке.

– Стрелецкого… – растерялся немного Панкрат. – Федоса.

– А вот он, – показал глазами незнакомец на соседнюю койку у окна. – Вы только погромче говорите, глуховат он. Если моргнет, значит – «да», если мычит, значит – протестует.

– Мычит? – сделав три робких шага к койке, Панкрат вытаращился на тощее серое лицо, которое ну никак не напоминало отца.

– Бать, – прошептал он, подойдя еще ближе. – Бать, это я…

Глаза прикрыты, нос крючком… Не лицо, а одни скулы и две ямки вместо глаз. Даже чем-то мать напомнил, она практически также выглядела, когда Панкрат к ней приехал.

– Бать, – гость встал у кровати, – ты меня слышишь?

Федос приоткрыл отяжелевшие веки. Увидев старшего сына, тяжело задышал.

– Здравствуй, батя, – присел на стул Панкрат. – Узнал?

– Ыы-ы-, – издал странный звук старик и заплакал.

Глава 28

Федос так широко раскрыл рот, что сын заметил обрубок языка.

– Что это? – спохватился он, вытаращившись на отца. – Где язык?

– А бог его знает, – ответил второй мужчина, лежа на боку и наблюдая за посетителем. – Я сюда второй раз попал. Сердцем маюсь, а он все лежит, никто к нему не ездит. Слышал, как доктор говорил, что язык он не сам откусил, а ему его пытались вырвать.

– Что? – лоб Панкрата покрылся испариной, руки задрожали, спину скрутило от внезапно нахлынувшего переживания.

Он взял отца за руку, вытер ему слезы на висках и сам чуть не разрыдался. Кто посмел? Кому руки оторвать? Это ж какую силу и бесстрашие надо иметь, чтобы так поступить с живым человеком?

– Я тебе к себе забираю, – твердо сказал мужик и замахнулся, чтобы ударить со злости по кровати, но вовремя опомнился.

Здесь лежат больные, нечего показывать свою злобу. Надо собраться с мыслями и увозить отца. Дома и стены помогают! К вечеру Панкрат и Федос уже были в селе Яшкино. Поблагодарив водителя грузовика, Панкрат понес немого старика в дом. Когда он вошел в сени, все расступились. Никто не ожидал, что Панкрат приедет не один. Глафира надеялась, что ее муж уже похоронен, Дуня переживала меньше всех. Она была полностью уверена, что парализованный свекор никому не нужен. Но, когда в окно увидела Панкрата, несущего высохшего старичка, задрожала, как осиновый лист. Хана Егору! Сейчас вся правда откроется, и Панкрат разнесет дом в щепки… Спрятавшись в комнате с детьми, она дождалась, когда Панкрат уйдет в свою спальню, и выскочила на улицу. Добежав до бани, отдышалась, влетела в предбанник и затараторила, как сорока с перебитым крылом:

– Егор! Быстро прячься!

Тот чуть с полка не упал, услышав

нервный крик. Встав на колени, уперся взъерошенной макушкой в потолок.

– Что такое? Милиция?

– Панкрат батьку привез. Не жить тебе, Егор, беги отседова!

– Как? Зачем? Для чего он его… – свесив ноги, Егор почесал затылок и вдруг заулыбался. – А мне-то что? Он теперь немой, никому ничего не расскажет.

– А мамка? Это ж она про отца ночью правду открыла, – ехидно произнесла Дуня.

– Да-а? – удивился заспанный мужик.

– А то! Взяла и выложила, что он живой. Я ж твоему брату о могилке рассказывала, а мамаша, стервозина такая, ляпнула, что ты спину ему поломал. Берегись, Егор, Панкрат на кулак резвый. Тем более, ты это уже и сам знаешь. Прячься, иначе он тебе хребтину голыми руками вынет и высушит.

– Зачем?

– Удочку смастерит, – хихикнула Дуня.

– Беда-а, – испугался Егор, сползая на пол.

– Давай быстрей, а то сейчас сюда нагрянет – костей не соберешь.

Егор накинул фуфайку, натянул сапоги и забегал по предбаннику.

– Чего ищешь? Хватай ноги в руки и деру! – торопила его жена. – Ой, не дай бог, правда наружу выползет. Ой, Егорушка, – обняв его на прощание, поцеловала в щеки несколько раз. – Ну давай, с богом.

Приоткрыв дверь, Егор выглянул на улицу. Никого. Почувствовав толчок в спину, обернулся.

– Ну? Чего тянешь? Прибьет он тебя, так и знай, – подначивала Дуня. – Сделает калеку, как ты из батьки.

Егор задрожал, представив себя навечно прикованным к постели. Ни выпить, ни покурить – все! Жизнь кончена! Сердце застучало, стало тревожно и безумно страшно.

– А жрать я, чо буду?

– Не трусь, придумаем чего-нибудь. Ты давай-ка, схоронись где-нибудь подальше, а через дня три знак подай, чтобы я тебе сала принесла.

– А где прятаться-то? Я ж тут дружков не имею.

Дуня подумала с минуту и дала подсказку:

– За магазином, через улицу, Гречкины! Уехали к родне, дом пустой. Можешь пока там схорониться. – зашептала она, распахнув глаза до предела.

– А ты откуда знаешь?

– Оттуда. Да, там еды тоже навалом, это мне Люська рассказывала. Припасов – тьма. Так что, беги в их хату и прячься.

Прикинув, где находится тот дом, Егор с размаху пнул ногой дверь и рванул огородами к хате Гречкиных. Дуня прикрыла баню, пригладила волосы на висках и бравым шагом двинулась к дому. Идет, улыбается, планы в хитрой голове выстраивает. Так, от мужа, считай, избавилась. Да и не муж он вовсе, а так, сожитель. Со свекровью чуть посложнее будет, та быстро на лету переобувается. Да и мать она Панкрату, тут ничего не поделаешь. Хотя… мать – не мать, а Панкрат ее из дома не выселит. Да, еще и женка Панкратова – Марфа. Что там у них за ссора случилась? Как бы подробности узнать? Ай, черт с ней, Марфа ушла на второй план. Как мышь стала, бесхвостая. Невестка и сын… ну тут тоже ничего страшного. Как Панкрат скажет, так и будет. А теперь надо придумать, как его к себе привадить. Расположить, так сказать. Ох и видный мужи-ик! Богатый, добрый, но чересчур строгий. Батьку привез, жалостливый. Ну ничего, этот тоже на ладан дышит. На днях скопытится. Настроив себя на счастливые дни, Дуня вошла в хату, молча прошла мимо Гали и Марфы, которые готовили ужин, и закрылась в комнате. Сегодня лучше никуда не ходить. Надо переждать маленько, чтобы в доме наступили тишь да покой.