Шкура
Шрифт:
– Не трожь ты ее. Мы с ней уже столько лет бок о бок, а ты все старое вспоминаешь.
– Вот и ты не вспоминай. Мало ли, кому любви больше досталось.
– А я и не вспоминаю… – Панкрат сел. – Но и слов твоих никогда не забуду.
Он имел в виду то, как мать сетовала на умершего Егорку, а сам Панкрат жив остался.
– Собирайся, мать, – приподнялся мужик на одной ноге. – Пора и честь знать.
– Не смеши. Никуда я не поеду, – завернулась Глафира в одеяло и легла. – А если не успокоишься, то я найду на тебя управу. Нынче можно и к председателю обратиться.
– Ах
– А-а, ты погляди, как на батьку-то похож, – захихикала Глафира. – Тот тоже морозцем грозил. Да только спасибо моему сыночку, не дал отцу мать заморозить. Ты весь в батьку, просто вылитый.
– Не пойму, что между вами произошло? Как он мог так опуститься? – вслух рассуждал Панкрат.
– А это ты у Дуньки спроси, может признается?
И тут Дуня, услышав слова свекрови, открыла дверь пошире и заохала.
– Что с тобой? – громко спросил мужик.
– Рожаю я! – отозвалась та и закрыла дверь.
Пригладив оттопыренные волосы на макушке, Панкрат сел.
– Степан!
– А? – тот тоже давно уже проснулся.
– Беги за лошадью, Дуньку в родильную надо отвезть!
Совсем забыл, что и эта брюхатая.
– Сослать бы вас всех, да совести не хватает, – Панкрат с трудом натянул рубаху. – Навалились на мою голову…
Глава 34
Не успели Дуньку доставить в роддом. Родила по дороге здоровенькую девочку и приказала вернуться обратно.
– Сама все знаю, научена, – тараторила она, прижимая девчушку, завернутую в старое одеяло, к груди. – Что я там не видела? Пуповину перекусила, и будет.
Степан косился на вывалившую наружу грудь женщину и дивился: мороз, а она дитя кормит. А страшно-то как было, когда Степан услышал детский крик, будто ножом по сердцу. Дунька – бой-баба, сама родила, сама ребенка вытерла и обернула… Раньше он был уверен, что женщины кричат в родах, их Буренка же мычала, когда теленка на свет производила, а оказалось, что просто громко дышат, матерятся и песни поют. Никогда Степан не видел рожающую женщину, а теперь сам убедился – пять минут и готово, ни боли, ни криков. Впечатленный увиденным, он сидел рядом со стариком Потапычем, управляющим лошадью, и щурился. Снег валил, как из бездонного мешка. Запорошило все вокруг – дороги невидно. Дунька еле слышно что-то напевает, ребенок спит, а Степан думает о своей жене. Скоро и она должна подарить ему мальчонку. В их роду, в основном, мальчики рождаются. Интересно, на кого будет похож?
Панкрат, увидев входящую в дом Дуньку, так обрадовался, будто это его дочка или внучка. Передав мужику дите, Дуня переоделась, вышла из комнаты и громко отчеканила:
– Повезло ей родиться здесь, в Яшкино, рядом с добрым дядькой. Ох как повезло, что даже мне завидно.
– Хорошенькая, – Панкрат держал на одной руке новорожденную и любовался симпатичным личиком. – Пусть растет счастливая.
Вернул дитя матери.
– Конечно, будет счастливой с таким-то… – Дуня хотела вновь похвалить родственника, но тот поднялся с лавки и медленно зашагал в спальню, опираясь на черенок от лопаты.
–
– В батьку своего, в кого ж еще, – Дуня отвернулась.
– А мне? – Галя, услышав, как Панкрат отзывался о девочке, вышла посмотреть на нее.
Дуня показала дочку и упорхнула в комнату. Ее свекровь сидела у окошка и даже не думала знакомиться с внучкой.
– Делать мне нечего. Еще одного прихлебателя притащила. Тьфу, всех не прокормишь. Из-за них по миру пойдем.
– Что ты там говоришь? – Панкрат лежал на кровати и потирал онемевшие пальцы на руке. – Всех подымем, – он уже забыл, как поругался утром с матерью и собирался отправить ее в деревню. – Дети не виноваты, что родились на этот свет от Егора. Не повезло им с батькой.
– Да что ты такое городишь? – вспылила мать. – Как это «не повезло»? Хорошим Егор был отцом, получше, чем… некоторые. Да только не для всех батькой числился.
– Ты о чем? – приподнял Панкрат голову и уставился на мать.
– Не все его дети. Только двое, – зашептала Глафира, пытаясь настроить сына против Дуньки. – Я вот, что тебе скажу, – она подошла к койке и села рядом с Панкратом. – Надо бы тех, кто не Егоровы, отправить в приют. Пускай там живут. А наших, кровных, оставить. Ты сам подумай, зачем тебе неизвестных кормить? Вырастут, нож в спину всадят потому, что ты для них никто. Кто его знает, от каких мужиков рождены. Дунька хвостом так мела, что дым коромыслом стоял.
– Мать, зачем брехать, а? Видно же, что на Егора похожи.
– А это, как с коровой, забыл? Даже та на хозяйку становится похожая, потому как – забота.
– Не глуми мне голову. Дай отлежаться. Детей отваживать не стану. Так и знай, – отвернулся мужик.
– Тьфу ты, – занервничала Глафира. – Да что ты будешь делать, – стукнула себя по колену. – Ему говорят, что скоро без корки хлеба останется, а он нос воротит. Они ж тебя в скором времени объедят. И так уже картоха на исходе.
Панкрат молчал. Он рассматривал узор на ковре и думал о детях. Помнит Панкрат, как его в детстве гоняли. Разделили отец с матерью братьев. Одного залюбили, второго за человека не считали. Нельзя детишек по сторонам разводить. Пусть с малых лет вместе будут. Мать продолжала зудеть, чтобы хоть как-то достучаться до сына, но все бесполезно. Не избавился Панкрат от ребятишек. Еще больше душой к ним прикипел, потому что Ваня и Лида каждый день заглядывали к нему в комнату и показывали свои рисунки, на которых изображен Панкрат верхом на коне.
Март.
Ближе к ночи, когда уже все ложились спать, Галя почувствовала, что пришло время для появления на свет ее малыша. Степан уговаривал не ехать в больницу, так как сам видел – роды идут легко, это ж не корова и не лошадь, которые мучаются часами.
– Дурачок, что ли? – охая, Галина собирала вещи в дорогу. – У Дуньки их семеро, а у меня первый. Мать рассказывала, как всех моих сестер рожала. Не дай бог помру, кто сына растить будет? Мать твоя? Да она спит и видит, чтобы от всех избавится. А ты давай, как договаривались, кроватку собери, мебель подвинь…