Шкура
Шрифт:
– Не лезь, куда собака нос не совала, – огрызалась свекровь, попивая чай. – Я тебе ничем не обязана.
– Из-за тебя чуть Панкрат не умер. Второго сына хочешь похоронить? Не будет этого, – Марфа металась по кухне, разъяренная, как дикая кошка. – Если бы не Степка, то и еще одного на кладбище снесли. Да какая ты мать после этого?
– Да, я – мать, а ты – гулена. Забыла, как с Егором по сеновалам шастала? Помню, как Федос вас поймал, а ты потом ему в ножки кланялась, чтобы он Панкрату ничего не говорил. Забыла?
– Замолчи! Что было, то прошло.
– Да, ожила, потому что так бог решил. Значит, Ему угодно, чтобы я рядом с Панкратом находилась, потому что…
– Да он из-за тебя чуть не помер!
– И что? Похоронила одного сына, значит, судьба такая, чтобы похоронить и второго.
– Да что ты такое говоришь, безмозглая? Кто тебе дал право…
В кухню вышел Панкрат. Женщины притихли. Он был бледен, можно сказать, слаб. Упершись плечом в дверной косяк, погладил пальцами усы, глядя на мать исподлобья.
– Не была б ты моей матерью, давно б обратно отвез, – проговорил он охрипшим голосом.
– Панкрат, как так «отвез»? – захлопала глазами Глафира. – Как ты с матерью разговариваешь?
– Как заслужила, так и говорю, – выдохнул мужик.
– Побойся бога, я тебе не кто-нибудь, а мать.
– Мать, которая смерти мне пожелала?
Марфа ахнула. Глафира поднялась, поправила платок на плечах и подошла к сыну.
– Ты меня не так понял, – ласково погладила его по руке. – Я сказала…
– Помню, что ты сказала: «Лучше бы с Егором местами поменялись».
– Гони ее к чертовой матери, Панкрат! – заорала Марфа. – Ты же сам видишь, что из-за нее одни беды в нашем доме!
– Не в вашем, а в нашем, – поправила ее свекровь. – Ты здесь никто.
– Да что она несет?! – от злости осипла Марфа.
– А то. Панкратушка, она ж не только Федьку, но и Степушку нагуляла. Вот ведь, живешь и не знаешь, что дети не твои.
– А чьи? – мужик начал потихоньку сползать по косяку.
– Врет она! Вывези ее обратно! – голосила Марфа, боясь, что и ее выставят за порог.
– Вывезу, – прошептал Панкрат и рухнул на пол.
Глава 33
Марфа завизжала от страха, когда на ее глазах грохнулся муж. Подхватив его голову, начала вопить, как сумасшедшая. Степан бросился к отцу. Оттолкнув мать, которая была не в себе, потащил батю в спальню. Начался небывалый переполох. Дети от страха спрятались в комнату и расплакались, Дуня выглядывала в дверную щелку, переживала за хозяина дома и свои еще не исполнявшиеся планы. Глафира осталась в кухне. Поджав ноги, она сидела на лавке и прислонялась спиной к печке. Пусть сами вокруг Панкрата прыгают, а против воли бога не попрешь, если помрет, значит тому и быть. Галя мигом метнулась за водой и чистым полотенцем. Когда Степан положил батьку на кровать, Галя начала делать примочки, прислушиваясь к его дыханию. Свекор лежал на спине с приоткрытыми глазами и высоко вздымал грудь, как будто вдыхает какой-то приятный аромат.
– Все будет хорошо, – уверяла его
Марфа носилась по комнате, схватившись за голову, и причитала:
– Ой, батюшки! Ой не дай бог!
– Молчи, мам. Не видишь, ты его оглушаешь? – бубнил Степан, стоя перед постелью.
– Я богу за тебя буду молиться! – плакала Марфа. – Не отдам! Рано тебе еще!
– Рано – не рано, а у каждого свой срок, – ехидно поддакивала Глафира, прислушиваясь к воплям снохи. Она бормотала себе под нос всякую ересь. Вела себя так, будто разговаривает с Егором. – Забрали счастье – получите несчастье. Все возвращается на круги своя. Ишь ты, Панкрат богом поцелованный, что ли? Был злыднем, злыднем и остался.
Несколько дней пролежал Панкрат в постели. Галя привела местную знахарку, которая принесла с собой травки и заварила их. Пояснила, какие внутрь принимать, а какими умываться.
– Порча на нем. Застарелая порча, – ошарашила женщина Марфу. – Кто-то смерти ему желает. Приноси-ка мне водицы со своего колодца, будем мужика на ноги ставить. Молодой еще, крепкий. Выкарабкается.
И началось лечение народными средствами. Пролежал Панкрат в постели почти месяц. В одно раннее утро вдруг сам сел и попросил сопроводить его на улицу, чтобы покурить. Левая нога не двигается, да и одна рука не слушается.
– Куда тебе, окаянный? – прошептала Марфа, повернувшись на бок. – Спи, а я пойду в сарай. Слышь, как корова зовет? Доить пора…
Панкрат посидел немного, проводил печальным взглядом жену и лег. Тяжело на душе, спасу нет. За ним и жена и сноха ухаживали, а он, как ребенок, не мог переодеться, помыться и поесть. Вроде и стыдно, но зато сразу стало видно – кому он дорог, а кому на него плевать.
– Мать, спишь, не? – повернув голову на противоположную койку, – Панкрат знал, что она уже проснулась, но ждал, когда женщина подаст голос. – Чего молчишь? Ты же рано подымаешься.
Покряхтев, Глафира повернулась.
– С вами не поспишь, то храпите, но бубните, – огрызнулась она, подтягивая одеяло к подбородку.
– Я чего спросить хотел… Что ж ты ко мне ни разу не подошла? Не приголубила, как родной матери положено?
– А ты что, ребенок малый? Вон, какой вымахал, а все титьку мамкину подавай. У тебя теперь жена есть, вот пускай и растрачивается на твои хотелки.
– М-да-а, – вконец разочаровался Панкрат, – а ведь я тебя сюда привез, чтоб ты в своей халупе с голоду не померла.
– Что? – приподнялась женщина. – Коркой попрекаешь? Меня? Ту, которая над тобой ночами не спала?
– Знаю я, как ты не спала, – с выдохом произнес Панкрат. – Все помню.
– Что ты можешь помнить? У малых память короткая.
– Но только не у меня.
Опять вереницей понеслись воспоминания, как мать Егорку жалела, а Панкрата прутом гоняла или крапивой.
– И слова твои недавнишние помню, и кому любви больше дала…
– Ой, не напускай напраслину. Или ищешь виноватого в своих бедах? Так у тебя есть, кого винить – Марфу.