Шкуро: Под знаком волка
Шрифт:
Краснов улыбнулся по-писательски удачному слову.
Шкуро осторожно спросил о Махно. Генерал высказался о нем пренебрежительно:
— Обыкновенный бандит. Бывший каторжник. Пытается договориться и с Петлюрой, и с красными… Мои казаки его бьют.
Что ж? И генерал-писатель ошибается. Разведка у него плохая.
После представления атаману делегация ужинала. Говорили о приезде союзников. Для шести человек в Мариуполь подали поезд атамана с вагон-рестораном и электрическим освещением. В Таганроге на перроне помимо караула лейб-гвардии Атаманского полка, выделявшегося новыми шинелями и белой ременной
За ужином Шкуро выпил для настроения, но придя к себе в номер, обнаружил свежие газеты — в их числе и екатеринодарскую «Утро Юга» — одного взгляда на них оказалось достаточно, чтобы душевное состояние ухудшилось. На первой странице — приказ главнокомандующего Добровольческой армией о присвоении чина генерал-майора полковнику Кутепову Александру Павловичу. Шкуро долго лежал с газетой в руке, раздумывая: полная неудача или для чего-то нужная отсрочка? Потом решил отвлечься от тяжелых мыслей и принялся за чтение статьи об еще одной власти, возникшей в Сибири:
«Появилось новое государственное образование в Сибири, и его правительство объявило себя всероссийской государственной властью. Главнокомандующий Добровольческой армией генерал Деникин заявил по этому поводу, что нет решительно никаких основа-ний признавать это правительство всероссийской властью, тем более что оно создано и действует под влиянием Учредительного собрания первого созыва, возникшего в дни народного помешательства, составленного наполовину из анархических элементов и не пользующегося в стране ни малейшим нравственным авторитетом. Генерал Деникин заявил также, что Добровольческая армий от всей души приветствует мысль собирания русской земли, положенную в основу сибирского объединения, признает его исключительно важное значение и находит не только возможным, но и необходимым путем взаимных соглашений направить русские силы Востока и Юга к одной общей земли — возрождения великодержавной России…»
И для Антона Ивановича, а главное — самому быть у власти, а над ним чтобы никого. Великодержавная Россия, конечно, хорошее дело, но вот Рябоволу и Бычу нужна самостийная Кубань, а ему, Шкуро, требуются генеральские погоны. Кто задерживает? Кому Татьяна ручку позолотила. Не говорит, но догадаться не трудно.
Только Романовский все решает. Наверное, его супруге подарочек и вручен. Если здесь отказ, то надо другую дорожку выбирать. С Махно, пожалуй, не договоришься — эти каторжники ненавидят офицеров и казаков. Вот Краснов — генерал, атаман, писатель. У него порядок. За ним идут донские казаки, пойдут и кубанские. А без казаков никакая Добрармия до Москвы не дойдет. И Шкуро решил сделать ход.
С утра происходило торжественное богослужение в Новочеркасском соборе. Такое, как в императорской России: сверкающее облачение священников, прекрасный хор — не хуже, чем в Мариинке… Следующим номером программы был военный парад, здесь тоже все выглядело, как при Николае: новая форма, четкий шаг, равнение, юнкера, лейб-гвардии Финляндский полк во главе… Вечером — торжественный обед в атаманском дворце: черная икра в жбанах, огромные рыбы, янтарные балыки, набор вин. Донской хор в старинных
Во время обеда произошли два заметных события: одно вызвали гимны, виновником другого — Шкуро. После исполнения английского и французского гимнов лейтенант Эрлих, сидевший рядом с Красновым, предупредил атамана, что не следует играть царский гимн — такая проповедь монархизма неуместна и не входит в планы союзников.
— Что прикажете мне играть, когда величают великую, единую и неделимую Россию? Не знаете? Большевики играют вашу «Марсельезу». Может, и нам поступить также? Но «Марсельеза» — гимн Франции, а не России.
— Да. «Марсельезу» играть неудобно, — согласился француз.
— У меня две возможности, — сказал Краснов, выпрямляясь, переходя на выразительный литературно-торжественный слог, — играть «Боже царя храни», не придавая значения словам, — или играть похоронный марш. Я глубоко верю в великую единую и неделимую Россию, потому играть похоронный марш не стану. Я играю русский гимн, и он всегда останется русским, что бы ни случилось.
Оркестр заиграл гимн Российской империи и некоторые за столом плакали.
«Шкуро, незаметный маленький полковник среди генералов, произнес тост, который вызвал некоторое оживление. До него звучали официальные благодарности за донское гостеприимство, оказанное Добрармией и позволившее развернуть боевые действия против большевиков, а полковник сказал:
— Я вижу силу в единении, а в генерале Краснове — будущего атамана всех казачьих войск!
Проживи хоть 33 года, хоть 63, а жизнь вдруг так переворачивается, что все, казавшееся незыблемым, верным, могучим, мудрым, навсегда принятым тобой, превращается в ничто, и ты выбрасываешь это, как старую одежду, превратившуюся в лохмотья. И Краснов превратится в старика с больными ногами, которого волокут на виселицу. А торжественный обед с гимнами вспомнится, как нелепый спектакль, созданный по сценарию плохого писателя, бездарного политика, надеявшегося на победу немцев во всех войнах.
И тогда, может быть, не следовало выступать с тостом, но кроме восхищения атаманом-писателем рассчитывал Шкуро и на реакцию Романовского: пусть тот поймет, чт у полковника есть выбор.
Романовский понял. Возвратившись в Екатеринодар, Шкуро позвонил в штаб и попросил дежурного офицера узнать, когда можно прийти к генералу с докладом. Тот ответил: немедленно — начальник штаба ждет полковника. Прислали автомобиль. После Новочеркасска город показался грязным, заполненным неряшливыми толпами.
Еще более раздобревший Иван Павлович встретил равнодушно сонным взглядом. Это означало, что уже существует некий план, — как вести себя с полковником Шкуро. Поэтому полковник докладывал о поездке официально, уставившись на генерала наивно по-солдатски.
— Главнокомандующий недоволен вами, — сказал Романовский с некоторым вздохом, сонным и сочувствующим. — Мы не поручали вам предлагать Краснову должность атамана всего казачества.
— Да это так, Иван Павлович, застольный комплимент, — ответил Шкуро, будто ничего не зная о сложных отношениях между Новочеркасском и Екатеринодаром. — Разве ж от моего тоста что-нибудь зависит? Я ж простой полковник, а не кто-нибудь там… решающий.